Шестая. 
ПРОБЛЕМЫ И ПРИРОДА ЮРИДИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ

Юридическая наука о юридическом познании

Речь в данном случае пойдет, естественно, не о всех проблемах, а прежде всего о тех, которые неадекватно заявлены и разрешены в нашей юридической науке, но от правильного решения которых зависит развитие современного юридического мышления.

Проблема юридической истины. Как современная юридическая наука понимает природу юридического познания, характерного для судопроизводства? Мы уже отмечали в первой главе, что целью судопроизводства и правосудия считается установление объективной истины с помощью исследования и познания особого рода, и рассмотрели в связи с этим высказывания Строговича. В подтверждение своего мнения последний, в частности, ссылается на известное высказывание М. Е. Салтыкова-Щедрина: «Какое мне дело до того, — иронизирует писатель над юристами своего времени, — совершено ли преступление в действительности или нет! Я хочу знать, доказано оно или не доказано и больше ничего» [68, с. 39]. Там же мы разобрали аргументы Строговича и поставили их под сомнение. Но к этому вопросу мы еще вернемся ниже.

Проблема несовпадения законов и права. Один из первых, привлекших к себе внимание юристов и общественности, случаев расхождения законов и права — известное решение Президента о роспуске Верховного Совета и поэтапной политической реформе. В «Известиях» (1993. № 181) Леонид Никитинский пишет: «Президент Ельцин со товарищи совершил (пока рано говорить успешно или неуспешно) попытку государственного переворота — это факт. Он пренебрег действующей Конституцией, нарушил формально писаные законы — это тоже факт, который никак иначе и нельзя интерпретировать. Но знаменательны были его слова, сказанные им во вчерашнем телеобращении к народу и принадлежащие, несомненно, не его, а чьему-то более отточенному в праве и философии права перу (дружба с элитой юридической профессуры, которую Президент водил последние месяцы, пошла впрок). Впервые после долгого перерыва Президент вернул в употребление термин „правовое государство“. Прежде чем огласить свой откровенно антиконституционный указ, он задержался на проблеме, давно и хорошо известной либеральному правоведению: она состоит в том, что законы и право — это почти одно и то же в стабильном демократическом государстве, но это далеко не одно и то же в государстве, лишенном стабильности, таком, например, как наше. И если формальные писаные законы вступают в противоречие с нормами международных соглашений, с фундаментальными правами человека, с правилами нравственности, с естественным, с божественным, в конце концов, правом, то они лишаются своей фундаментальной обоснованности, даже если приняты по самой заковыристой юридической процедуре [67]».

Но закон и право могут расходиться, не совпадать не только в таких глобальных для государства и общества случаях, как тот, который мы здесь привели для примера. Не совпадают они и во многих ситуациях и случаях — везде, где намечается граница изменения законов или норм права, где жизнь не укладывается в застывшие рамки традиционных законов или этических норм. Как происходит разрешение конфликта законов и права? Дискретно и периодически — в смене законов, постоянно — в работе Верховного суда (а также Конституционного суда), в рамках юридической науки. Они рассматривают случаи несовпадения (противоречивости) законов и права, конечно, на примерах отдельных правонарушений, поддерживая или нет решения судов других инстанций, или создавая новые прецеденты решений для определенных случаев. Однако практика совершенствования законодательства с помощью Верховного суда и теории тоже несовершенна, в частности, ей присущи многие недостатки, характерные для всей системы нашего судопроизводства. Именно здесь как механизм новаций и предлагается суд с присяжными заседателями. Предполагается, что присяжные, как выразители естественных прав народа и справедливости, будут способствовать развитию законодательства и правосудия в нужном направлении. «Известно, — пишут авторы концепции судебной реформы, — что за рубежом не более 3—7% дел проходит через суды присяжных, но они существуют как гарантированная для всех возможность… Там, где стабильность важнее правды и законность уместнее справедливости, достаточно судей профессионалов. Но если применение закона окажется большей жестокостью, чем содеянное преступление, если подсудимый верит в собственную невиновность, если общество не может, самоустранившись, доверить решение государству — тут поле деятельности присяжных» [34, 80—81].

С рассматриваемой здесь проблемой тесно связана и проблема природы права. В настоящее время снова оживилось обсуждение этой проблемы. Первый вопрос (мы его обсуждали выше): как формировать право при отсутствии правовых традиций. С одной стороны, действительно, налицо факт отсутствия правовых традиций (даже если это может показаться невероятным) у многих юристов, с другой — ценности современной цивилизованной жизни заставляют признавать и пытаться реализовать правовые нормы и реалии. При этом возникает непростая проблема: как сменить неправовую точку зрения на правовую, как войти в правовое пространство и реальность.

Второй вопрос: что понимать под правом — законы, но они, как мы отмечали, не всегда совпадают с правом; этические нормы и ценности, выступающие основанием для законов, но почему тогда это не прикладная (юридическая) этика и аксиология? Как связано юридическое право с правами человека или с социальной справедливостью? Влияет ли право на социальные и экономические процессы и как? На ряд этих вопросов мы уже, по сути, ответили, анализируя формирование права и юридического мышления.

Гносеологические проблемы. В книге А. Ф. Черданцева «Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике» встречаем не только два разных понимания юридического познания, о чем я писал выше, но и два разных понимания в юридической практике и науке норм права: как знания или суждения о действительности и как собственно нормы, предписания. В первом случае критерием достоверности выступает истина, во втором — эффективность. А. Черданцев показывает, что юристы слабо различают эти два понимания, а по сути нормы права — это не знания и суждения, а именно нормы. Разбирая утверждение Ю. В. Кудрявцева о том, что норма права является информацией, А. Черданцев пишет следующее: «Здесь важно подчеркнуть, что норма права, если ее рассматривать как информацию, является информацией необычной. Это не сведения о состоянии какого-либо объекта, системы. Это не дескриптивная (описывающая) информация, а информация прескриптивная (предписывающая). Цель последней — не описание состояния какой-то системы или отдельного объекта, а воздействие на систему или обобщенный объект, стремление вызвать у объекта или системы определенную реакцию, побудить ее к определенному действию, изменению… Суждения обладают такой значимостью, как истинность или ложность. Нормы такой значимостью не обладают… Нормы права, например, можно охарактеризовать как целесообразные и нецелесообразные, эффективные и неэффективные, устаревшие и своевременные, справедливые и несправедливые. Целесообразность и справедливость — основные критерии оценки норм права» [82, с. 25, 27]. С тем, о чем пишет А. Черданцев, нельзя не согласиться, но как тогда быть с проблемой юридической истины?