Ангел в творчестве Пушкина

О личных ангелах Пушкина, образующих пару, он говорит в том окончании «Воспоминания» (1828 г.), которое считалось неоконченным и чаще всего не включалось в окончательный текст. Ангелы появляются в двух последних строфах:

«И нет отрады мне — и тихо предо мной Встают два призрака младые, Две тени милые, — два данные судьбой Мне ангела во дни былые;

Но оба с крыльями и с пламенным мечом, И стерегут… и мстят мне оба, И оба говорят мне мертвым языком О тайнах счастия и гроба".

Символ «пламенного меча» Пушкиным взят из «Ветхого Завета», где Господь Бог на востоке у сада Эдемского поставил «Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни» (Бытие, III, 24). Это сделано для того, чтобы познавший добро и зло Адам «не простер руки своей, и не взял также от дерева жизни и не стал жить вечно» (там же, 22). Два пушкинских ангела, судя по черновику говорящие Пушкину «о тайнах вечности и гроба», стерегут этот путь, став вдвоем исполнять обязанности библейского херувима. Они мстят поэту за его прошлые прегрешения. Начало стихотворения с его перечислением ошибок молодости и подводит к этим мстителям: тем самым из житейско-биографического плана повествование переводится в космический и мифологический. А поэтому разбираемый финал вопреки мнению многих нельзя отрезать от начала стихотворения, которое лишилось бы своего продолжения и завершения, без чего его смысл остался бы неясен.

Два херувима с распростертыми вверх крыльями согласно Писанию должны были быть изображены на крышке сооруженного по слову Господа святилища-скинии. Обращаясь к Моисею, Господь говорит: «Там я буду открываться тебе и говорить с тобою над крышкою, посреди двух херувимов, которые над ковчегом откровения, о всем, что ни буду заповедывать через тебя сынам Израилевым» (Исход, XXV, 22). Символику рассматриваемого стихотворения можно было бы сравнить с образностью пушкинского «Пророка». В последнем символика книги Пророка Исайи перенесена на поэта:

«Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, И шестикрылый серафим На перепутье мне явился».

Благодаря вмешательству серафима и по слову Божьему он становится пророком:

«И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой».

В финале «Воспоминания» сходным образом применены слова первой и второй книг Моисея (излюбленного исторического героя Чаадаева — друга пушкинской юности). Два ангела с крыльями и с пламенным мечом говорят с поэтом о тайнах, относящихся к их обязанностям.

Но в отличие от изображений херувимов, ангелы — это призраки или тени (в черновике «гении») умерших в молодости милых Пушкину людей (о том, что они — женщины, в тексте не говорится: Пушкин и здесь использует родовую неопределенность соответствующих существительных). Они «говорят мертвым языком» потому уже, что они сами в мире мертвых. Вместе с тем библейские ассоциации текста заставляют думать, что выражение говорить иным (ангельским) языком у Пушкина в это время связывалось со всем тем, что в Евангелии (особенно в Деяниях Святых Апостолов) сказано о глоссолалии. Дар языка в Первом Послании Апостола Павла к коринфянам обсуждался вместе с даром пророчества. Соответствующее рассуждение начинается фразой: «Если я говорю языками человеческими или ангельскими…» (1 Кор., 13, 1).

Вывод: Таковы ангелы у Пушкина: это кто-то знакомый и близкий, хранящий от невзгод. Ангел помогает творить, раскрывает дар поэзии. Он есть цельный гармоничный образ. Демон тем временем требует использовать этот дар, описывая несовершенства мира, насмехаясь над добром, а через это — над Богом. И если поэт послушает демона, то ангелы придут чтобы жестоко покарать его.