Сравнительный анализ использования переводческих трансформаций в русских переводах «Фауста»

История переводов трагедии Гете «Фауст»

Первый перевод «Фауста» на русский язык был выполнен Андреем Овчинниковым. Об Андрее Овчинникове мало что можно прочитать даже в краткой справке, чьей-то чужой биографии, или в сочинениях тех, в чьем кругу он предпочёл бы остаться и после смерти. Его перевод Фауста не «присвоен» русским литературным корпусом. Существует единственное прижизненное издание перевода этой трагедии: 1851 года.

М. Л. Гаспаров, упоминая о плане написания своей книги «Записи и выписки», отмечает: «Кстати, там будут выписки из первого русского перевода, около 1850 г., — сделанные фантастическим псевдонародным русским языком; всеми осмеянный и потом забытый, этот перевод, честное слово, чем-то талантлив» [14, 145].

Перевод А. Овчинникова не только далек от классических канонов, но и как будто вылеплен неумелой рукой, а затем расписан яркими красками. Овчинников создал авторское произведение художественной литературы, используя материал традиции для нового «сообщения». Вольный, или свободный, перевод, ориентированный на целевой язык. Следует включить его в следующий контекст.

Во-первых, переводы, выполненные не с оригинала. Например, П. А. Катенин перевел «Романсы о Сиде» (очевидно, в 1822 г.) не с испанского подлинника, но с перевода, исполненного И. Г. Гердером.

Во-вторых, так называемые «псевдопереводы». Это «Поэмы Оссиана» Джеймса Макферсона, «Песни Роули» Томаса Чаттертона. Овчинников «пересилил» исходный текст и создал «одомашнивающий перевод» [2, 557].

Показательным является пример французской культуры 18-го века. Сторонники «вольного перевода» зачастую изменяли имена героев, сюжет произведения. Они исключали из текста оригинала все национально-специфические компоненты, чтобы текст удовлетворял вкусам читателя [1, 50].

А. Овчинников в своём переводе отражает движение сюжетного смысла. Все остальное изменено до неузнаваемости. Он хорошо знаком со славянской древностью и мифологией, обычаями родной и чужой старины. В предисловии он отмечает: «Надобно было перебрать весь запас наших областных речений, общенародных поговорок и т. п. и при том, для большей выдержки знаменательности оригинала, надо было собраться со всем сказочным духом русского мудрословия…» [9, 44].

Овчинников отмечал фольклорный характер своего перевода. В предисловии переводчик определяет жанровую принадлежность «Фауста» Гете как «притчу» «с духом какой-то сказочности». Лексема «притча» в Древней Руси обозначала вымысел, имевший благочестивое задание (в отличие от «баснословия» с устойчивыми отрицательными оттенками значения).

Стихи Овчинникова были написаны и существуют вне жанровых рамок трагедии. Они пробуждают в сознании архаическую, былинно-песенную традицию или другое эпическое повествование. Уже с самого начала трагедии читателю открывается мир русской истории; с помощью стилистических средств поэт усиливает ощущение национального своеобразия. Явно избегая иноязычных звучаний, переводчик настойчиво подчеркивает фольклорное начало:

«Чистый воздух напояет Теплотой зеленый луг, Сладкий запах растворяет Сумрак вечера вокруг; Тихо все лепечет люду: Баю-баюшки-покой!

И от глаз усталых всюду Истекает свет дневной" [13, 156].

Текст необходимо приводить в полном соответствии с синтаксическими, орфографическими особенностями оригинала. Это затрудняет восприятие, но позволяет ощутить строй мысли переводчика. Чтобы прокомментировать перевод, необходимо апеллировать к художественному опыту Средневековья. Для Овчинникова характерно активное обращение со словом; он развернул широкие возможности моделирования поэтического языка. Автор прибегает к разнообразным формам искусственной поэзии.

В переводе даны не просто символические метафоры, но готовые риторические модели, издревле использовавшиеся искусством в качестве риторической парадигмы для поэтических описаний и организации текста.

Поэтика текста в значительной степени ориентируется на гомеровский эпос. Лексика и фразеология имеют признаки близкого знакомства с творчеством Н. И. Гнедича, переводчика «Илиады» и автора «Рождения Гомера». Лексико-стилистическая архаизация так же может быть обусловлена влиянием гомеровских переводов. Гомеровский стих повлек за собой совершенно особую стилистику — архаические слова и обороты, сложные эпитеты, причастные формы, своеобразный синтаксис.

А. Овчинников обладал лингвистической и литературоведческой эрудицией. Он видел суть трагедии не в структуре действия, а в отражении художественного мира Гете. В переводе возникают множественные смысловые оппозиции. Русский поэт столкнул обыденное состояние с чудесным. В переводе можно выделить стилистические, лексические, семантические языковые конфликты. Текст его перевода нельзя назвать высоким художественным словом. Точнее, наша сегодняшняя эстетическая потребность не может быть удовлетворена подобным решением. Однако, исследовав различные варианты переводов трагедии Гете «Фауст» можно отследить эволюцию вкуса и его закономерностей [9, 48−49].