Изнанка смыслов, или зачем современному педагогу знать секреты сетевой коммуникации

Сегодня уже стало общим местом упоминание о том, что жизнь в виртуальном мире интернета — неотъемлемая часть нашей социокультурной реальности. Учёные не устают говорить о тотальной интернет-зависимости, особенно среди молодёжи, и угрозе разрушения традиционных ценностей. Конечно, подобные предостережения нельзя списывать со счетов, однако осторожное отношение общества к техническим и прочим новшествам, а порой и полное их неприятие — явление вполне типичное для культурно-исторического развития человечества — зачастую бывает сильно преувеличено. Впрочем, можно сколь угодно долго спорить о пользе и вреде интернета, о том, есть ли жизнь в виртуальном мире, и о том, насколько быстро мы окончательно утратим связь с реальной действительностью. Но какую бы точку зрения не принял каждый из спорщиков, вряд ли кто-то будет отрицать тот факт, что в первую очередь интернет — это новейшее и мощнейшее средство коммуникации, претендующее на универсальность. В силу этой своей универсальности интернет способен оказывать влияние и на традиционные формы коммуникации.

Наверняка многим моим коллегам приходилось видеть в письменных работах студентов (а именно студенты, несмотря на стремительное старение интернет-сообщества, составляют основную массу его наиболее активных участников) так называемые смайлики (от англ. smiley — улыбающийся) — особое сочетание знаков препинания (скобок, двоеточий, тире, точек с запятой), передающих в сетевом общении эмоции пишущего. Использование такой нестандартной пунктуации в своих работах студенты обычно объясняют стремлением к тому, чтобы создаваемый ими текст был максимально точно понят адресатом, которым в данном случае является преподаватель. Можно сказать, что письменная коммуникация в её традиционном воплощении многим современным студентам кажется неполноценной из-за того, что она не предполагает использование невербальных средств общения, а обычные знаки препинания не способны передать весь спектр испытываемых автором сообщения эмоций и чувств. Взаимодействие только на логико-смысловом уровне для студентов оказывается недостаточным и, используя специфический инструментарий сетевой коммуникации, они пытаются добиться понимания в том числе и на эмоциональном уровне.

Но особенно заметно влияние интернета на разговорную речь студентов. Свойственные сетевому дискурсу модели коммуникации они используют для общения не только со сверстниками, но и со своими преподавателями и наставниками, которым подобная манера общения может показаться неуместной и даже оскорбительной. При этом коммуникативное намерение говорящего никак не связано с желанием обидеть своего адресата. О некоторых особенностях сетевого общения, знание которых может оказать практическую пользу современному педагогу в его взаимодействии со студентами, и пойдет речь в этой статье.

Собственно, поводов для написания статьи у меня было два. Одним из них стала фраза известного рок-музыканта Вадима Самойлова «Цинизм — это высшее проявление чувственности». Фраза парадоксальная хотя бы потому, что цинизм традиционно воспринимается как разрушительное начало, как «вызывающе-пренебрежительное и презрительное до наглости и бесстыдства отношение к нормам общественной морали, нравственности, культурным ценностям и т. п.» [1]. И сложно представить, что «способность воспринимать чувствами, иметь чувственные восприятия, ощущения» [1] в высшем своём проявлении оборачивается отрицанием морали и нравственности.

Вторым поводом стало ЛС (личное сообщение), полученное мною на одном из форумов от друга, который, несмотря на весьма хорошее владение русским литературным языком (все-таки он сетератор, то есть литератор на просторах интернета), в приватной переписке и форумских комментариях общается преимущественно на олбанском языке. В этом сообщении мой друг, рассказывая о своих впечатлениях от прослушивания альбома одного музыкального коллектива, написал на чистом олбанском: «Йа плакаль». Зная о склонности моего друга к сентиментальности, я ничуть не усомнилась в его искренности. Однако для её выражения он использовал одно из устойчивых словосочетаний, пришедших из циничного по своей сути языка падонков — сетевой контркультуры нулевых, для которой было характерно не только использование ненормативной лексики, намеренное нарушение норм правописания, но и нетерпимость ко многим явлениям современности, а также троллинг (пренебрежение нормами сетевого этикета, агрессивное оскорбительное поведение, провоцирующее других участников сетевой коммуникации на конфликт). Получается, что содержание сообщения не соответствует выбранной форме и действительно похоже на чувственность, воплощённую в цинизме.

Прежде чем ответить на вопрос о том, может ли цинизм быть высшим проявлением чувственности, мне придётся выступить в роли адвоката дьявола и хотя бы отчасти реабилитировать и понятие цинизма, и контркультуру падонков. Как известно, корни цинизма следует искать в учении древнегреческих киников, суть которого заключалась в «отучении от зла». Злом, соответственно, признавались все нравственные, социальные, религиозные и культурные нормы. Высшей ценностью являлась естественность, следование своему природному началу, а невоспитанность и неграмотность преподносились как блага. Нечто подобное находим и у падонков: антиграмотность как сознательное нарушение существующих языковых норм, игра в необразованность (ПТУ-стайл) и невоспитанность (троллинг как пренебрежение этикетными нормами), отрицательное отношение к тем общественным явлениям, которые традиционно связывают с общим падением нравственности (нетерпимость падонков к любому проявлению гомосексуализма, презрительное отношение к ценностям массовой культуры). Получается, что цинизм, будь он простым «отучением от зла» или агрессивным выражением отрицательных эмоций и чувств, — это лишь форма протеста против социальных условностей. Если же принять за постулат высказывание Вадима Самойлова, то в цинизме и вовсе нет ничего негативного. Наоборот, человек с сильно развитой способностью тонко чувствовать воздействие окружающего мира, в том числе его разрушительное воздействие, выбирает цинизм в качестве борьбы с несовершенствами этого мира. Выходит, что цинизм чаще всего не лицо, а маска, за которой скрывается ранимая, чувственная душа.

Благодаря контркультуре падонков чувственность, спрятанная в скорлупу цинизма, обрела наиболее оптимальную форму языкового выражения, принятую в первую очередь в сети, хотя в последнее время всё чаще прорывающуюся в устную речь, причём не только студентов, но и людей постарше. Неудивительно, ведь сетевое общение — это «коммуникация письменная по форме и устная по сути» [2, с. 44].

Двойственность сетевой коммуникации заключается не только в кажущемся противоречии между её формой и содержанием, но и в особенностях сетевого коммуниканта. С одной стороны, свобода и анонимность общения в интернете позволяют человеку создать образ своего «я», отвечающий определённым устремлениям и желанию быть кем-то другим, способствуют «экспериментам по воплощению в избранную персону, которая имеет любой набор черт и козырей» [5, с. 175]. С другой стороны, именно анонимность позволяет человеку снять с себя психологические, социальные и другие ограничения, действующие в реальной жизни, и наконец-то стать собой, именно анонимность является «стимулом к открытости по отношению к собеседнику и к выявлению фактов из жизни, неизвестных даже близким родственникам» [5, с. 177]. В реальной действительности самый высокий уровень психологической безопасности, при котором человек способен максимально открыться собеседнику, возможен в отношениях случайных попутчиков, в сети — в отношениях случайных собеседников. Исповедальность и правдивость таких случайных связей «в ряде случаев можно объяснить гнетущим одиночеством, которое испытывают многие на Земле, желанием выговориться» [3, с. 374]. Однако в сетевых сообществах по интересам (на литературных форумах, в блогах музыкальных фанатов и киноманов и т. п.) эффект случайности имеет место только на этапе знакомства новичка с другими участниками. А далее с кем-то из случайных попутчиков могут возникнуть отношения, аналогичные дружбе в реальном мире, или собственно дружба, если вдруг отношения хотя бы фрагментарно переходят из виртуала в реал. И вот тут-то, независимо от того, надевал он маску для общения в сети или был собой, человек в условиях вроде бы привычной сетевой коммуникации неожиданно для самого себя может столкнуться с теми же барьерами общения, что и в реальности. Иллюзия психологической безопасности рушится, и возникает вопрос: можно ли продолжать быть таким же предельно искренним, а если нельзя, то как сохранить на прежнем уровне возникшую между собеседниками эмоциональную и духовную близость? И тогда на помощь приходит олбанский язык.

В отличие от жаргона падонков, из которого он вышел, олбанский язык не связан с конкретной субкультурой и на просторах рунета давно приобрел всеобщий характер. Профессор Максим Кронгауз предлагает понимать олбанский язык максимально широко, как «всевозможные странности русского языка в интернете» [2, с. 34]. Меня же в данной статье будут интересовать только те странности, которые связаны с выражением чувственного восприятия при помощи словотворчества сетевой аудитории и искажения привычной оболочки слов. В перспективе можно было бы составить особый словарь слов и выражений, за циничным звучанием которых иногда следует искать совершенно иные, словно вывернутые наизнанку, смыслы. Пока же ограничусь разбором лишь нескольких, как мне кажется, наиболее репрезентативных случаев удвоения, а точнее — умножения смыслов в сетевой коммуникации, чтобы понять, как чувственность маскируется под цинизм.

Начну, пожалуй, с фразы из ЛС моего друга, которая и подтолкнула меня к написанию этой статьи. Во фразе йа плакаль и фонетическая запись личного местоимения «я», которое как бы уже и не «я», и пародийная имитация речи иностранца в написании глагольной формы «плакал» выводят коммуникацию за границы серьёзного. В ней слышится если не презрение, то насмешка над тем, что в сети, где разрушаются многие социальные стереотипы, «мужчинам не страшно проявлять слабость и эмоциональную чувствительность» [5, с. 177]. Впрочем, эта фраза без изменения рода глагола может быть написана и от лица женщины. Будучи одной из устойчивых формул, используемых в качестве оценки (сообщения, фильма, книги, музыкального произведения и т. п.), в ситуации публичной сетевой коммуникации она может восприниматься и как положительная, и как отрицательная, но в обоих случаях сохраняет своё ироничное звучание. Именно ирония мешает читающему поверить в то, что написавший эту фразу действительно плакал. Когда коммуникация становится приватной (например, в случае с общением посредством ICQ или ЛС на форуме или в социальной сети), ирония не исчезает, но становится сигналом удвоения смысла. Пишущий, ощущая эмоциональную близость со своим адресатом, признаётся в своей сентиментальности, но при этом всё равно чувствует смущение, стесняется проявления своих чувств и в качестве прикрытия использует фразу на олбанском языке. Возможно, и в условиях публичной сетевой коммуникации следует учитывать, что человек может маскировать свою искренность за циничным звучанием этой фразы.

Скорее всего, точно так же следует воспринимать и слово печалька (или пичалька), тоже относящееся к оценочной лексике олбанского языка. Уменьшительно-ласкательный суффикск указывает на то, что печалька — это маленькая сиюминутная печаль. Несмотря на присущую слову сентиментальность, оно почти никогда не воспринимается по-настоящему серьёзно. Однако смысловой диапазон этого слова весьма широк и охватывает чувства от лёгкой грусти до состояния глубокой депрессии. Универсальный характер олбанского слова позволяет человеку, не умеющему или стесняющемуся выражать свои чувства, скрыть за ним свои истинные переживания и при этом, не вдаваясь в подробности, дать сигнал собеседнику, что ситуация более чем серьёзна. Конечно, в ситуациях, когда речь идёт о каких-то трагических событиях, слово печалька выглядит циничным, но не стоит забывать о том, что в сети не только люди, но и слова могут надевать маски.

Одним из клишированных оценочных комментариев олбанского, использовавшихся ещё в языке падонков, является фраза убей сибя апстену (или убей сибя ап стену), что значит «убей себя об стену». Собственно, можно и не апстену — можно аппаталок. Это пожелание употребляется для обращения к автору неинтересного сообщения или плохого рассказа. В качестве ответной реакции на негативный комментарий или критику автор такого сообщения или рассказа может, соответственно, написать что-то вроде «пойду убьюсь апстену» или «теперь мне остается только пойти и убицца аппаталок». На первый взгляд, его заявление звучит несерьёзно, являясь лишь частью языковой игры, в которую вовлечены участники сообщества. Автор словно иронизирует над собой, не принимая близко к сердцу нелестные слова в свой адрес; показывает, что ему безразлично мнение участников сообщества, а иногда и вовсе демонстрирует таким образом высокомерие по отношению к ним. Однако именно эта фраза часто свидетельствует о том, что автор неудачного рассказа — человек ранимый, не умеющий проигрывать и достойно принимать критику. Убьюсь аппаталок — это признак глубокой обиды.

В свете обозначенной мною проблемы интерес представляют не только оценочные, но и этикетные формулы, в частности, образованные от спасибо и имитирующие устную речь слова спасибки, пасибки, пасиб, спсб. Я намеренно привожу их через запятую как отдельные слова, а не в скобках как варианты написания слова спасибки. Каждое из этих производных по-разному связано с этимологией исходного слова и, соответственно, имеет свои оттенки значения. Слово спасибо произошло от выражения съпаси богъ [4, с. 732] в результате сращения входящих в него слов и отпадения конечного г после утраты редуцированного гласного. Как этикетная формула благодарности оно начинает использоваться с XVII века и закрепляется в русской речи в начале XX века. Произнося спасибо, человек желает своему собеседнику быть спасённым богом. Когда же участник того или иного интернет-сообщества пишет слово спасибки (оно очень похоже на уменьшительно-ласкательную форму, на маленькое спасибо), он вряд ли помнит об этимологии и благодарит своего собеседника, как бы стесняясь собственной вежливости. Не следует думать, что это умаляет значимость деяния, за которое благодарят: спасибомаленькое не оттого, что помощь невелика или подарок нехорош, а оттого что пишущий сентиментален и смущён вниманием к своей персоне. Получается, что в одном слове содержится и благодарность, и смущение, и экспрессия. Слова пасибки, пасиб, спсб представляют собой разные способы сокращённой записи слова спасибо (пасиб, спсб) и слова спасибки (пасибки, пасиб). Во всех трёх случаях этимологическая связь с выражением спаси бог оказывается практически стёртой, если, конечно, не брать во внимание этимологическое родство слов спаси и паси [4, с. 215]. Однако в словах пасибки, пасиб, спсб уж точно никакого бога нет, остались только благодарность и экспрессия. У сокращённых форм пасибки и пасиб есть аналогии в устной речи. Достаточно вспомнить, что всё то же спасибо иногда произносится как пасибо. Некоторые носители языка не полностью произносят и приветственное здравствуйте, заменяя его на грубое разговорное здрасте. А для того чтобы сказать прости (не извини!), многим так и не удаётся преодолеть серьёзный психологический барьер, мешающий успешной коммуникации. Вряд ли причиной этого является простая невоспитанность, скорее, невоспитанность — результат коммуникативных проблем и мировоззренческих стереотипов. Человеку сложно соблюдать предустановленный этикет, поскольку он либо видит в этом какой-то ущерб для собственной гордости, либо просто стесняется, либо по каким-то причинам считает соблюдение этикетных норм чем-то неестественным, лицемерным. Но поскольку ничего лучше он не придумал, то использует сниженные формы здрасте и пасибо, чтобы, с одной стороны, всё-таки не обидеть своей неучтивостью человека, к которому он может испытывать вполне добрые чувства, а с другой стороны, нанести ущерб социальным условностям. То же самое происходит и со словами пасибки и пасиб в сетевом дискурсе: они не такие сентиментальные, как спасибки, и не такие пафосные, официальные, как спасибо. У сокращения спсб тоже есть аналоги, но в письменной речи. Так, сокращённая запись отдельных слов была принята в старославянском письме, подобные формы записи без гласных характерны также для различного рода шифров и передачи сообщения посредством телеграфа (тчк, зпт). В данном случае действительно главное — краткость, лаконизм записи, указывающие, скорее всего, на сдержанность, деловитость натуры пишущего, но отнюдь не на циничное пренебрежение правилами этикета, хотя, на первый взгляд, именно так и кажется.

Склонность к различного рода сокращениям, в том числе к аббревиации, вообще характерна для коммуникации в интернете. Многочисленные ЖЖ, ЗЫ, ЛС, ИМХО, ЕВПОЧЯ и т. п. иногда не нуждаются в расшифровке, а иногда понятны только узкому кругу участников того или иного сообщества. Но из всего этого множества в данной статье меня интересует только аббревиатура ДР, означающая день рождения. Несмотря на то, что в сетевых диалогах уже редко кто пишет это словосочетание полностью, сообщение «с ДР» до сих пор воспринимается многими не как лаконичное поздравление, а как нечто обидное. Поэтому неудивительно, когда в ответ именинник пишет скептическое «спасибо, я очень тронут». Конечно, он ничуть не тронут, потому что вполне естественно хочет прочитать настоящее поздравление с множеством добрых пожеланий в свой адрес, ну или хотя бы увидеть полностью написанной фразу «с днём рождения». Кроме того, аббревиатура — любая аббревиатура — с эстетической точки зрения и звучит неприятно, и читается так же. Однако какой смысл обижаться, если накануне сам виновник торжества мог написать что-то вроде: «Приходи ко мне в пятницу к шести на ДР»? Вероятно, тот, кто позволяет себе поздравлять своих родных и друзей при помощи этой аббревиатуры, вовсе не такой уж циник. Не все люди считают, что способны подобрать нужные слова, они могут стесняться того, что всё уже было неоднократно сказано, или того, что их слова прозвучат банально, или даже того, что могут показаться слишком сентиментальными. Далеко не все любят и электронные открытки: одни из них испорчены всё теми же банальными словами, другие могут не понравиться имениннику (вдруг посчитает их слишком детскими или слишком откровенными), третьи кажутся пошлыми самому отправителю. Но соблюсти этикет необходимо, чтобы сохранить эмоциональную близость с адресатом. Фраза «с днём рождения» без всяких пожеланий звучит едва ли теплее, чем аббревиатура «с ДР». А если нет разницы, то зачем выбирать длинную запись, когда-то же самое можно передать с помощью всего трёх букв?

Итак, может ли цинизм быть высшим проявлением чувственности? Пожалуй, да. Во всех перечисленных мною странностях олбанского языка, а также во многих из тех, что остались, как говорится, за кадром, не всегда имеет смысл искать что-то негативное, по-настоящему циничное. Иногда от многократного употребления слова обесцениваются, их значения словно стираются, наступает нечто вроде усталости языка (по аналогии с усталостью металла). Подобные явления и раньше приводили к языковым экспериментам и играм (достаточно вспомнить футуристическую заумь), целью которых было обновление и поиск нового языка. Однако до появления интернета эти игры никогда не выходили за пределы элитарных (литературных или лингвистических) сообществ. Олбанский язык предложил миллионам пользователей рунета универсальный инструментарий, позволяющий быть искренним, серьёзным и при этом продолжать общаться в привычной тусовочной, иногда достаточно циничной манере.

Мир реальный и мир виртуальный подобны двум сообщающимся сосудам, и те формы языка, которые используются в каждом из миров, не могут не оказывать влияния друг на друга. Кто-то легко очаровывается экзотизмами сетевого общения и наполняет ими свой реальный мир, а кто-то и в виртуальном мире пользуется исключительно хорошим литературным языком. Среди очарованных олбанским языком чаще других встречаются школьники и студенты. В силу возрастных и психологических особенностей их вообще легко очаровать всем неправильным и отклоняющимся от нормы, но за правильность их речи, каждый по-своему, борются учителя русского языка и граммар-наци. Не то чтобы эта борьба не имеет смысла, но на абсолютную победу в ней рассчитывать не приходится. А вот понимание скрытых значений тех странных словечек, которые порой звучат в речи студентов, вполне может помочь в преодолении коммуникативных барьеров. Конечно, требовать какого-то понимания от граммар-наци невозможно. Совсем другое дело — преподаватель. Если он хочет успешно взаимодействовать со своими студентами, то должен включить стремление к такому пониманию в ту коммуникативную стратегию, которую использует в педагогическом дискурсе, ведь тогда он получит ещё и ключ к разгадке тех мотивов, целей и установок, которыми руководствуются его воспитанники, вступая в коммуникацию.

Библиографический список

• 1. Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. М.: Русский язык, 2000. Цит. по: Словари и энциклопедии на Академике [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/efremova (дата обращения: 10.06.2015).
• 2. Кронгауз М. Самоучитель олбанского. М.: АСТ: CORPUS, 2013. 416 с.
• 3. Новые аудиовизуальные технологии: Учебное пособие / Отв. ред. К. Э. Разлогов. М.: Едиториал УРСС, 2005. 488 с.
• 4. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т.: Пер. с нем. 2-е изд., стереотип. М.: Прогресс, 1987. Т. 3. 832 с.
• 5. Худа-Гранат М. Феномен сетевой коммуникации — новый вид человеческих отношений или иллюзия интерперсональной связи? // История и современность. 2010. № 2. С. 167−184.