Сергей Есенин и Николай Ставрогин

Часто в литературе и в жизни случаются совпадения. Как правило, события, изображаемые писателями в художественных произведениях, имеют под собой реальную основу, а образы героев — реальных прототипов. Но редко бывает, чтобы лицо реальное повторило судьбу какого-либо литературного героя, причём более того не подозревая это.

Конечно, о полном сходстве вещать невозможно, и всё же, если бы великий русский поэт Сергей Есенин родился лет на 50−60 раньше, то мы увидели бы в нём прообраз главного героя романа Ф. М. Достоевского «Бесы» Николая Ставрогина, одного из самых загадочных образов не только Достоевского, но и всей мировой литературы.

Хотя возможным прототипом Ставрогина называют петрашевца Н. А. Спешнева, а литературным его предшественником — Свидригайлова, сам Ф. М. Достоевский писал: «Я из сердца взял его».

Ставрогин большей частью лицо вымышленное и, по словам автора, «характер, редко являющийся во всей своей типичности».

И всё же сходство в судьбах вымышленного Ставрогина и реального Есенина довольно очевидно. Но о полном отождествлении речь не идёт. Во-первых, мы имеем дело с разными категориями — литературный герой и реальный человек. Во-вторых, разрыв во времени — конец 70-х годов XIX века (время действия романа) и начало XX столетия, послереволюционные годы, новая пора.

Нельзя терять из виду и о различии в социальном положении. Ставрогин — потомственный дворянин, воспитанный в лучших традициях светского общества. Есенин — потомственный крестьянин, вскормленный и взращённый самой землёй и русской природой, волей судеб попавший в круги столичной богемы.

К тому же Ставрогин «не холоден и не горяч», а только «тёпл»; Есенин же до конца дней своих был очень эмоциональным, импульсивным, безудержным в своих чувствах и поступках.

Наконец, Есенин, хотя и оказался оторванным от земли, от своих исконных корней, вечно хранил любовь и верность России. Ставрогин же говорит о себе: «В России я ничем не связан — в ней мне всё так же чужое, как и везде.

Правда, я в ней более чем в другом месте не любил жить; но более того и в ней ничего не мог возненавидеть".

Ставрогин не только не любит Россию, он равнодушен к ней. Поэтому речь пойдёт о сходстве в основном внешнем и о внутренних мотивах, обусловивших их жизненные пути.

Обратимся к юности Ставрогина и Есенина. Ставрогин, окончив лицей, поступил на военную службу и стремительно пошёл вверх в своей карьере, «но очень скоро начали доходить к Варваре Петровне довольно странные слухи: молодой человек как-то безумно и вдруг закутил».

Есенинское «Письмо матери»:

И тебе в вечернем синем мраке Часто видится одно и то ж:

Будто кто-то мне в кабацкой драке Саданул под сердце финский нож.

Петербургская жизнь Ставрогина по углам, связи с нечистоплотными людьми, бессмысленные дуэли, иногда с трагическим исходом, и московская жизнь Есенина — то же мыканье по углам и ночлежкам, попойки с еле-еле знакомыми людьми, бессмысленные пьяные драки.

Оба они, оказавшись в кругах столичного «бомонда», почувствовали вероятность проявить себя. Каждому хотелось привлечь к себе внимание окружающих.

Есенин, человек чувственный, к тому же довольно наивный и непрактичный, сельский «игрушечный» мальчик, вдруг попал в «высшее общество». Чтобы привлечь к себе внимание, на первых порах он эпатировал тем, что мог, например, появиться «в свете» в валенках, о чём он сам с иронией анонсирует в эссе «Дама с лорнетом». Дальше — больше: узнав его как самобытного поэта и неординарного человека, окружающие стали дожидаться от него чего-то необычного и уже более оригинального и вычурного, а потому:

И похабничал я, и скандалил Для того, чтобы ярче пламенеть.

Со Ставрогиным случилось почти то же самое. Он, прекрасно осознавая свои достоинства — ум, красоту, изящество, — играет на них. Его поступки — на самом деле игра, опыт, и очень изуверский, над собственной душой.

Желание всё испытать, «протестировать» свою душу, узнать, что его больше влечёт — добро или зло, возвышенное или низменное, божеское или дьявольское, — приводит к полной атрофии, как физической, так и духовной. Безмерность желаний привела его к отсутствию желаний, безграничность личности— к утере личности, неуравновешенность силы привела к слабости, бесформенная полнота жизни — к безжизненности и смерти, безудержный эротизм — к неспособности любить.

Эксперимент оказался неудачным — пример Ставрогина доказывает, что насилие над душой приводит к её полному уничтожению. О душе Есенина этого сообщить нельзя. Уже говорилось выше, что он вечно был чувственным, эмоциональным, он умел любить и ненавидеть, суть человеческая его жила полной жизнью.

Он погубил себя физически, но суть человеческая его осталась чистой. «Я по-прежнему такой же нежный», — анонсирует он в «Письме матери» за несколько месяцев до смерти. К вопросу о душе Есенин подходит диалектически, видя в ней единство и борьбу противоположностей:

Но коль черти в душе гнездились -;

Значит, ангелы жили в ней.

Возвращаясь к тому, что одной из причин вызывающего поведения Ставрогина и Есенина явилось «ожидание» такового окружающими, нельзя не вспомнить есенинское:

Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот — и весёлый свист,.

Прокатилась дурная слава,.

Что похабник я и скандалист…

И далее:

Золотые, далёкие дали!

Всё сжигает житейская мреть…

«Мреть» — один из многочисленных есенинских неологизмов, по всей видимости, имеет общий корень со словом «смерть». «Житейская мреть» — это окружающая рутина, жизнь, которая втягивает, как болото, и губит всё лучшее, что есть в человеке, в которой нет места таланту, которая сжигает «золотые, далёкие дали», мечты, надежды.

Ставрогин оказался в подобной ситуации. В одной из бесед с Кирилловым он говорит: «Почему от меня ждут чего-то, чего от других не ждут? К чему мне переносить то, чего никто не переносит, и напрашиваться на бремена, которых никто не может снести?».

Не последнюю роль в жизни Ставрогина и Есенина играли женщины. Да иначе и быть не могло — одна наружность этих мужчин могла свести с ума. «Все наши дамы были без ума от нового гостя. Они резко разделились на две стороны — в одной обожали его, а в прочей ненавидели до кровомщения, но без ума были и те, и другие», — рассказывает герой — повествователь романа о Ставрогине.

О женской любви к Сергею Есенину вещать тоже было бы излишне (сколько их было! а какие имена!). И всё же хотелось бы подметить ещё одно сходство, хотя, быть может, не слишком яркое. Черты Даши Шатовой и Лизы Дроздовой объединила в себе одна дама, безумно любившая Есенина, — Галина Бениславская. Во-первых, Есенин воспринимал её только как друга, как Ставрогин Дашу. Во-вторых, она была такой же серой и неприметной, как Даша, снаружи вечно была спокойна и уравновешенна (хотя дневники её раскрывают ту страсть, которую она испытывала к поэту).

Наконец, она была для Есенина той «сиделкой», которой готова была стать для Ставрогина Даша. С Лизой Бениславскую объединяет трагическая смерть. Хотя Лиза погибла немного раньше Ставрогина, но погибель её была закономерна, она бы не вынесла самоубийства любимого человека, как не вынесла этого Бениславская, застрелившаяся на могиле поэта.

Пушкин писал о несовместимости двух понятий — гения и злодейства. Есенин писал: «Дар поэта — ласкать и карябать». Есенин не был праведником, он осознавал «грехи свои тяжкие», но он был гением. Ставрогин не был поэтом, но мог им стать.

У него была сила, присущая, наверное, только поэтам, художникам, композиторам — одним словом, людям творческим; он умел задеть за живое в человеке, дотронуться до глубин души и разума (Кириллов и Шатов слепо уверовали в те идеи, которые он им проповедовал).

Он не стал поэтом, используя силы свои и дар свой не по назначению. «Ненасытная охота контраста»… превратила духовные искания одарённой и бесстрашно волевой личности в череду вольных и невольных злодейств…", —пишет о Николае Ставрогине один из исследователей.

На поэте, по Есенину, лежит «роковая печать». На Ставрогине тоже лежала своего рода печать, крест. Уже отмечалось, что фамилия Ставрогин, происходящая от греческого слова «крест», была дана Ф. М. Достоевским неслучайно своему герою.

Природа даровала ему высокое предназначение поэта, творца прекрасного, но он не выдержал тяжести этого креста. Не выдержал его и Есенин, но по другой причине. Он обладал слишком ранимой душой, которую сожгла «житейская мреть». В итоге жизнь обоих завершилась трагично: один повесился на чердаке собственного дома, другой совершил то же самое в номере гостиницы «Англетер».

Одной из причин их самоубийств и явилась гениальность, большой творческий потенциал. Ставрогин растратил всё это из «привычки к противочувствиям», из желания опыта, Есенин — из желания «ярче гореть». И сгорел, как свеча, по своей наивности и неопытности, может быть, более того из-за неумения существовать.

Правда, Н. А. Бердяев называет ещё один мотив, по которому Есенин совершил самоубийство, — «эстетический». По мнению философа, Есенин убил себя «из желания умереть красиво, умереть молодым, начать к себе новую симпатию. Соблазн красоты самоубийства бывает силён в некоторые эпохи, и он бывает заразителен.

Самоубийство Есенина вызвало культ его личности. Он стал центром упадочных настроений, идеализирующих красоту самоубийства". Достаточно оригинальная версия, но она не может быть основной, по крайней мере для Есенина. Тем более, сам Н. А. Бердяев делает оговорку, что «как ни разнообразны мотивы самоубийства и душевная их окраска, оно вечно означает переживание отчаяния и потерю надежды».

Кто кончил жизнь трагически -;

Тот истинный поэт…

Эти слова Владимира Высоцкого очень точно выражают закономерность, по которой погибли Сергей Есенин и Николай Ставрогин. Герой Ф. М. Достоевского, безусловно, «лицо трагическое», как писал сам автор.

Образ Ставрогина был одним из его любимых, быть может, потому, что он «из сердца взял его», длительно вынашивал в себе мысли о нём. Несмотря на все злодейства, совершаемые Ставрогиным, он вызывает симпатию и сострадание.

Стихи Сергея Есенина, не отличавшегося репутацией праведника, не стали от этого менее проникновенными и нежными. Н. А. Бердяев назвал его «самым лучшим русским поэтом после Блока».

В этом синтезе гения и злодейства, красоты и порока, быть может, и содержится та загадочность, неповторимость и притягательность, которой обладали Сергей Есенин и Николай Ставрогин.