Проблемы адаптации в возрасте социального отождествления

Раннее детство (до 3-летнего возраста) можно определить как период развития личности, для которого свойственно инстинктивно отождествлять себя с тем, кто обеспечивает безопасность в незнакомом (а значит, угрожающем) мире.

Наиболее значимая потребность этого периода — так называемое эмпатийное общение со взрослыми. Ребенок находится под сильным влиянием инстинкта самосохранения, властно требующего присутствия взрослого человека, гарантирующего безопасность существования. «Мать была рядом, значит, весь мир был ему другом», — точно подметил С. Томпсон состояние психики беззащитного детеныша, общее для всех младенцев. Дети, лишенные психологической защиты заботливых родителей, часто оставляемые в уединении, отличаются стремлением оградить себя от лишних впечатлений. На всякое изменение внешней обстановки они готовы ответить тревожной реакцией, быстро сменяющейся либо плачем, либо нарушением физических функций организма. Недостаточность эмпатийного общения в младенческом возрасте влечет в будущем недоразвитие таких качеств личности, как способность к соперничеству, сочувствие и сострадание к горю другого человека. Жестокость, равнодушие к чужой боли, холодность и пренебрежение интересами других нередко должны быть отнесены к свойствам, у истоков которых можно проследить равнодушие родителей к душевному состоянию своих малолетних детей.

В этот период жизни социальный педагог редко имеет возможность повлиять на воспитание ребенка, за исключением тех крайних случаев, когда явная безнадзорность вынуждает орган опеки и попечительства принимать властные меры. Если же родители оказались плохими воспитателями (легкомысленными, бесчувственными, необразованными), но положительно характеризуются в быту и на работе, остается лишь надеяться, что они прислушаются к советам пропагандистов педагогических знаний, деятельность которых мы порой явно недооцениваем.

Собственно педагогическая деятельность начинается лишь с дошкольного возраста, когда дети вступают в коллектив сверстников, организованный взрослым человеком. Ведь даже тех, кого родители не отпускают в детский сад, обычно устраивают в клубы, кружки, секции, чтобы не лишать игры по правилам, без которой, как все прекрасно понимают, развитие личности будет неполным и негармоничным. На языке профессиональной психологии данный этап формирования личности определяется доминированием аффилиативной потребности. На содержании этого термина нужно остановить внимание.

Термин «аффилиации» появился в психологии сравнительно недавно, когда в 1937 г. Г. Мюррей обозначил им потребность в любви, приязни, склонности. В последующем С. Шехтер ввел его в экспериментальную психологию, исследуя силы сцепления в малой группе на основе эмоциональной солидарности, в отличие от конформизма, с присущим тому осмысленным соглашательством с единодушно ошибающимся большинством, а далее К. Радлов вывел понятие аффилиативного стремления на уровень мотивообразующих факторов социального поведения.

В отечественной психологии термином «аффилиации» начали пользоваться позже^[1]. И к настоящему времени об этом феномене сформировалось однозначное мнение.

Аффилиации (от англ, affiliftion — соединение, связь) — потребность (мотивация) в общении, эмоциональных контактах, дружбе, любви. Она проявляется в стремлении быть в обществе других людей, взаимодействовать с окружающими, оказывать поддержку и принимать ее и усиливается в ситуациях, порождающих стресс, тревогу, неуверенность в себе. Блокирование потребности в аффилиации порождает чувство одиночества, бессилия и вызывает состояние фрустрации.

Сегодня аффилиативные стремления понимаются как желание отождествить себя с реальным окружением на эмоциональном уровне вне зависимости от когнитивных предпочтений, обусловленных более или менее конкретной жизненной позицией.

Воспитание в детском саду построено на использовании проснувшегося социального (аффилиативного) стремления, во имя которого дети готовы следовать правилам игры: соблюдать режим дня, убирать за собой посуду, слушаться старших, воздерживаться от агрессии к младшим, выполнять задания, требующие напряжения воли и ума. Для них еще не имеют значения личные качества их друзей. Главное — быть принятым. Сегодня одним коллективом, завтра — другим, если родители сменят детское учреждение. Недаром в качестве наказания воспитатели начинают использовать не физическое, а моральное давление: достаточно отсадить ребенка на отдельный стул, означающий скамейку штрафников, чтобы он почувствовал себя несчастным. Тем самым формируются нравственные привычки делать выбор в пользу «надо» вместо естественного для природы человека «хочу».

Дети, которые в дошкольном возрасте лишены необходимого общения со взрослыми, с которыми мало играют, начинают отставать от сверстников в психосоциальном развитии. Вынужденные самостоятельно строить свои отношения с окружающими, они оказываются в положении людей, действующих в незнакомой обстановке на свой страх и риск. Наблюдая за детьми, часто оставляемыми без надзора взрослых, мы считаем, что они играют, однако, соотнеся их занятия со способностью ребенка к условному восприятию игры, мы понимаем, что в этом возрасте разделить понятия «игра» и «жизнь» еще невозможно. Предоставленные самим себе, дети живут, всерьез переживая радости и огорчения, условность которых очевидна только нам, взрослым. К тому же часто сопутствующее безнадзорности равнодушие родителей к физическому состоянию и здоровью детей вынуждает последних самостоятельно заботиться о себе, т. е. тратить душевные силы на удовлетворение элементарных жизненных потребностей. Естественно, что в таких условиях вместо широкого (пусть даже поверхностного) знакомства с внешним миром ребенок остается в рамках стереотипных ситуаций и однообразного общения.

Вступая в школьный возраст, запущенные дети могут производить впечатление умственно отсталых: им недостает умения разделять условно-игровое (связанное с абстрактно-логическим) и житейское; их бывает трудно заинтересовать учебной ситуацией, лишенной сколько-нибудь заметной практической пользы, и лишь в том случае, когда процесс познания касается доступных им интересов, безразличие, раздражение, ответы наугад сменяются живой заинтересованностью. До того апатичные, они становятся веселыми и сообразительными, активными и настойчивыми, заинтересованными как в выигрыше, так и в самом процессе решения задач [25].

Жизненный опыт, приобретенный дошкольниками в обстановке выживания, как заметила известный детский психолог М. С. Певзнер, делает детей враждебными к любой форме организованного воспитания — «озлобленными дезорганизаторами».

Однако, есть свои минусы и у правильно организованного воспитания, например, в детских домах. Не следует забывать, что новая социальная потребность не отменяет старую. И если ребенку сейчас важнее быть принятым в игру, то это не значит, что эмпатийные чувства исчезли. Просто аффилиация побуждает личность трудиться, а в уже освоенном пространстве эмпатийного общения можно расслабляться. Без этого рассчитывать на перенесение условий воспитания во внутренние смыслы поведения и не приходится. Недаром А. Фрейд однажды с грустью заметила, что блестяще воспитанные приютские дети в нравственном отношении ничем не отличаются от своих уличных сверстников.

Таким образом, пресловутые «трудные условия жизни» могут наблюдаться и в сравнительно благополучной, по меркам взрослого человека, обстановке воспитания. Например, и сейчас, на склоне лет, я со жгучим стыдом вспоминаю, как мы — ребятишки дошкольного и младшего школьного возраста — бежали стайкой в лес играть мимо дома деревенских пастухов, где томилась наша сверстница, запираемая родителями на целый день, чтобы чужие не украли чего-нибудь. Бедный ребенок старался привлечь наше внимание тем, что кричал и дразнился, а мы сторонились ее, инстинктивно избегая отщепенца.

Проблемы средовой адаптации в младших классах, как правило, связаны с отставанием в учебе. Причины его могут быть разные: и семейная запущенность в дошкольный период, и замедленный темп психосоциального развития с удержанием игровых интересов у инфантильного ребенка, и просто плохая сообразительность. Вследствие всего этого ребенок зачастую претерпевает со стороны взрослых психологическое давление, проистекающее из чувства разочарования, которое они не хотят или не могут скрыть. Не зная, как помочь ребенку усвоить учебный материал, многие родители с упорством, достойным лучшего применения, требуют от него «делать, как все». Будучи не в состоянии удовлетворить ожидания микросреды, ребенок вполне естественно проникается враждебностью к тому, что послужило причиной охлаждения отношений со старшими, т. е. к учебе. В то же время дети очень долго не считают виновником своего положения самого учителя, и он продолжает сохранять для них притягательную силу лидера, начальника, судьи, с мнением которого школьники не только считаются, но и легко принимают его как собственное.

Дело в том, что с 7-летнего возраста ребенок вступает в фазу личностного развития, окрашенную страхом когнитивного диссонанса.

История этого термина примечательна. Когда в 1957 г. Л. Фестингер опубликовал свою работу «Теория когнитивного диссонанса», он в полном смысле этого слова проснулся знаменитым. По-видимому, в психологическом профессиональном сообществе назрела необходимость адекватно обозначить источник психического напряжения, вызванный не столкновением с реальной средой (аффилиации, конформизм), а с собственным Я-образом и Я-концепцией. Сам автор сосредоточил основное внимание на ситуации «вынужденного согласия», когда человек должен отступать от принципов (в публицистике тех лет много внимания уделялось теме «промывания мозгов», так что интерес к новому подходу был не только академическим).

«Когнитивный диссонанс — одна из концепций западной социальной психологии, выдвинутая американским психологом Л. Фестингером (1957), объясняющая влияние на человеческое поведение системы когнитивных элементов (верований, мнений, ценностей, намерений и т. п.). Позднее Л. Фестингер определил диссонанс как следствие недостаточного оправдания своего выбора. Стремясь усилить оправдание поступка, человек либо изменяет свое поведение, либо изменяет свое отношение, либо обесценивает значение поступка для себя и других».

В дальнейшем советские представления о теории когнитивного диссонанса сместились в направлении «деятельностного подхода» и отошли от объяснений, присущих глубинной психологии.

«Теория когнитивного диссонанса характеризует способы устранения противоречий в знаниях. Под когнитивной системой понимается взаимосвязанный комплекс отдельных знаний об объектах и людях. Когнитивный диссонанс определяется как характеристика внутренней дисгармонии, существующей между знаниями» [13].

Тем самым, не указывая объект познания, всю теорию ориентировали на преобразовательную деятельность, хотя, по нашему мнению, сам конфликт и его эмоциональная сущность заметнее всего дают о себе знать, когда предметом осмысления становится собственное «Я».

И то сказать: какое вынужденное согласие может быть в сфере отвлеченного знания?

Вынужденное согласие возникает в ситуации, когда в качестве средств принуждения используется угроза наказания за неподчинение;

при этом индивид, на которого направлена эта угроза, не имеет достаточных возможностей исключить себя из данной ситуации [29].

Именно такой подход годится для объяснения переживаний, гарантирующих послушание детей начальной школы, хотя, в отличие от других взрослых людей, учителю нет никакой нужды использовать какиелибо угрозы. Это за него делает сама природа личностного развития ребенка. Источник страха состоит в том, что переход потребности в отождествлении с социальной средой с эмоционального (аффилиативного) на осмысляемый (когнитивный) застает ребенка врасплох, даже если его к этому готовят заранее.

Педагогическая антропология не может объяснить, почему именно в 7-летнем возрасте происходит такая замена мотивообразующих переживаний. Остается считать его тем фактом, который проверен самой жизнью, ибо, несмотря на ход цивилизации, у детей разной степени развития ума появляется стремление быть членом организованного сообщества (системы) примерно в этот период. Горький опыт педагогических инноваций убедительно свидетельствует, что обучать детей можно и раньше, играя с ними в интеллектуальные игры, но обращаться как со школьниками раньше времени нецелесообразно, негуманно, а порой и просто жестоко. Сейчас же все происходит само собой. Проснувшийся разум толкает ребенка навстречу школе, диктующей ему определенные правила поведения и наделенной правом указать ребенку его роль и место в официальной жизни. Угроза кроется в том, что ребенок может почувствовать себя лишним, не принятым коллективом. Для строительства личности ему не достанется материала, и представление о себе самом будет не с чем сравнивать.

Страх когнитивного диссонанса — очень сильный мотив. Даже обычные дети поначалу боятся школы и очень нервничают, когда их вызывают к доске. Самые запущенные подростки, с которыми мне приходилось работать, в свои 13—14 лет на вопрос: «Когда тебя официально поощрили за что-нибудь в школе?» почти всегда рассказывали о событиях, относящихся ко 2 или 3 классу. С учетом того, что жизнь опрашиваемых детей последние годы была наполнена сильными впечатлениями совсем другого рода, такие ответы говорят сами за себя.

Для плохо успевающих младших школьников особенно характерно прибегать к помощи компенсаторного поведения, связанного со стремлением достичь успеха в обход основного содержания предъявляемых требований. Нередко педагогов радует готовность не очень сообразительных или плохо воспитанных детей помогать в общественной (особенно в хозяйственной) работе. Их услужливость, подвижность, готовность на лету схватить суть порученного расцениваются как признак доброй и отзывчивой натуры. Не заметив, что такая активность только маскирует проблемы самоутверждения личности (которые сам ребенок, как правило, и не осознает), некомпетентный педагог вскоре обнаруживает, что «характер ребенка начинает портиться», ребенок становится дерзок, груб, шаловлив, а порою жесток и мстителен.

Тем, кто работал с трудновоспитуемыми детьми младшего школьного возраста, хорошо известно, как болезненно они реагируют, когда их всерьез принимают за хулиганов, как они податливы на добро и ласку, как быстро их озлобление сменяется стойкой привязанностью к взрослым, проявившим к ним сочувствие и желание прийти на помощь. Именно поэтому, оставшись без психологической поддержки семьи и школы, такие дети ищут себе покровителей в неформальной среде. Чтобы снискать одобрение старших, они готовы и на плохие поступки, однако охотнее делают то, что обычно заслуживает похвалы.

Педагогическая дискриминация в период абсолютной когнитивной беззащитности — несомненно одна из труднейших воспитательных ситуаций, к сожалению, редко замечаемая своевременно. Более того, учителя, умеющие поддерживать идеальный порядок методами психологического подавления, зачастую считаются хорошими специалистами у недальновидной школьной администрации.

В отроческом (раннем подростковом) возрасте стремление быть принятым сменяется стремлением быть замеченным, выдвинуться. Этот период получил образное название «возраст героических мечтаний». Адаптировавшись в коллективе, дети начинают осваивать социальное пространство во всех трех сферах межличностного взаимодействия: системе, среде и семье. И естественно, речь здесь должна идти не о достижениях как таковых — они нужны для установления контуров личностного пространства, адаптивного поля личности, досягаемых социальных перспектив (в образных терминах, обозначающих побудительные силы когнитивного развития в этом возрасте, недостатка нет). Нам же кажется, что с учетом тематики — трудных обстоятельств воспитания — лучше звучит такое определение, как возможности адаптивной устойчивости личности.

Дело в том, что именно сейчас, перед тем как этап безусловного отождествления себя с реальным окружением сменится настоятельной потребностью в социальном отчуждении (эмансипацией подросткового возраста), ребенок хочет установить, какие роли ему доступны.

В коллективе не хочется попадать в число аутсайдеров. Любой ребенок 11—13-летнего возраста, не колеблясь, предпочтет статус лентяя и хулигана статусу неспособного, тупого, нуждающегося в помощи.

Существенно усложняет проблемы адаптации в этом возрасте обостренная чувствительность к оценке своей семьи со стороны общественного мнения. Стоя на пороге юности, когда им предстоит делать первые самостоятельные шаги в обществе, младшие подростки как бы выдвигаются на передний план во взаимоотношениях семьи и социальной среды. В данный период им необходимы уверенность в надежности своего семейного положения, возможность гордиться своими родителями. Дети недостойных, порицаемых родителей склонны переносить их репутацию на себя. «Если бы меня спросили, что самое трудное в нашей работе, — писал В. А. Сухомлинский, — я бы ответил, это говорить с ребенком об отце и матери… Бывают обстоятельства, когда перед ребенком будто острое лезвие ножа; он в ужасе, все в нем замирает — такое чувство он испытывает в минуту обнажения семейных отношений, когда ребенку хотелось бы их скрыть» [27]. Критика в адрес родителей служит частой причиной драк между сверстниками или потери психологического контакта со взрослыми. Если младший подросток спокойно выслушивает или даже сам высказывает критику в адрес родителей, можно не сомневаться, что отклонения его личностного развития вследствие нарушения средовой адаптации зашли далеко.

В среде неформального общения хочется командовать или хотя бы оставаться на виду. Сейчас дети особенно требовательны к друзьям, оставаясь при этом безусловными эгоистами по отношению к ним. Требовать верности или сострадания от детей этого возраста просто неразумно. Обстановка на улице становится жесткой, и многие дети предпочитают не показываться там лишний раз.

В отроческом возрасте становится заметна разница в проявлении отклоняющегося поведения между мальчиками и девочками. Девочки могут порою «лихачить», как мальчики, но все-таки они стараются совершать достойные и одобряемые взрослыми поступки. Они симпатизируют смелости сверстников, но сами предпочитают демонстрировать послушание, аккуратность и приверженность существующей системе управления. В отроческом возрасте девочек охотно выдвигают на руководящие посты школьного самоуправления, так как педагоги могут вполне положиться на их исполнительность. Если «трудные» мальчики бравируют своим непослушанием, то «трудные» девочки могут совсем не отличаться от своих подружек.

Различный стиль самоутверждения в отроческом возрасте нередко служит причиной столкновений и конфликтов между мальчиками и девочками. Чувства, возникающие при этом, — дух соперничества, любопытство к образу жизни друг друга. Если отроки и имитируют сексуальное поведение старших, то их флирт, любовные записки, любопытство к половым органам — не более чем дурные наклонности.

В этом возрасте несовершеннолетние вообще не могут быть причислены к аморальным типам за свое безнравственное поведение. Оно вовсе не означает, что у ребенка отсутствуют порывы к достойному и возвышенному.

Трудные дети, как и их послушные сверстники, мечтают о подвиге, гордятся своей страной, любят щедрость и презирают жадность, готовы помочь тому, кто нуждается в их помощи, т. е. не противостоят обществу в целом. Если же их поведение кажется безнравственным, речь чаще всего должна идти не о морали как собственной позиции личности, а о затруднении в выборе самой позиции. Обычно подростки 11—13 лет и инфантильные взрослые существуют в нескольких моральных измерениях одновременно. А. П. Краковский писал, что «подросток превыше всего ценит достойное положение в коллективе. Можно было бы по этой причине ждать от него, что он сочтет для себя унизительным в одном случае придерживаться требований одной морали, одного кодекса чести, а в другом — следовать требованиям другого. Но не тут-то было: довольно-таки часто для него значимы не столько требования той или иной морали, сколько тот факт, от кого эти требования исходят. И если он является членом сразу двух коллективов, моральные требования которых не совпадают или даже прямо противоположны друг другу, это его нисколько не шокирует и он может вполне следовать сразу двум моралям: в одном коллективе одной, а в другом — иной» [14]. Нужно только ориентироваться относительно средовой диспозиции его поведения.

Для того, чтобы установить ориентиры в диагностике конструктивного защитного и девиантного начал в работе отрока над собой и своей социальной ролью, мы предлагаем несложную схему, которую успешно используем много лет в исследовании феномена психической средовой дезадаптации. В концептуальном отношении она исходит из потребности в достойном статусе, которую Т. Парсонс относил к фундаментальнейшим мотивообразующим факторам социального поведения. Так что, по сути, речь идет о переживаниях, если можно так выразиться, общечеловеческого уровня, сохраняющих свое значение на протяжении всей жизни (как и эмпатия, аффилиации, страх когнитивного диссонанса). В отроческом возрасте они определяют психологический смысл конкретного этапа личностного развития, оттесняя другие с авансцены.

Выбирая признаки для ранжирования позиций в конкретной сфере отношений, мы исходили из традиционных представлений о социальных позициях. Как известно, люди обычно бывают в той или иной мере односторонними приверженцами системы (коллективистически организованной формы сосуществования), среды (неформальной организации общественных отношений), семьи (сообщества наследующих традиции, взаимно зависимых и кровно связанных людей). Человек системы обычно бывает любителем порядка, установить который самостоятельно у него недостает характера, а потому он ищет или создает уклад жизни, основанный на подчинении предписаниям или традициям. Человек среды стремится все свести к личному преимуществу над остальными людьми, для чего рассматривает систему как инструмент воздействия, а семью — как возможность спрятать уязвимое жало индивидуальной сенситивности от столкновений с жизнью, угрожающих поражением. Человек семьи всегда готов оказать личное покровительство и взять под защиту зависимых от него людей, противопоставляя среде и системе корпоративную сплоченность.

Известная акцентуация на той или иной сфере отношений в повседневной жизни отражает лишь специфику индивидуальных различий и если служит причиной конфликтов, то только тогда, когда человек, не распознав себя, безуспешно старается некстати утвердиться в чуждой ему по духу обстановке неприемлемыми для нее методами. Однако бывают и крайние варианты, когда речь должна идти не о предпочтении, а о невозможности самореализоваться в конкретной сфере отношений достойным самооценки образом. В этих случаях конфликт выходит на уровень, требующий реабилитации.

Мы предложили нашим экспертам, участвовавшим в разработке метода, ориентироваться в коллективе на официальную роль и авторитет, которым подросток пользуется в достижении результатов, составляющих смысл коллективной деятельности; в семье брать за основу сплоченность, готовность подчинить свои интересы семейным, взаимную приемлемость детей и родителей; в среде неформального общения — возможность влиять на поступки и настроения своих приятелей, психологическую совместимость со сверстниками.

В каждой из сфер мы выделили семь ролей, соблюдая условие, что одноуровневые роли примерно соответствуют друг другу по степени утраты репутации и недовольства своим положением в обществе.

В коллективе: авторитетный руководитель, авторитетный помощник, формальный помощник, имеющий временные поручения, знающий дело рядовой член коллектива, изолированный индивидуалист, бойкотируемый неудачник. Можно с большой степенью вероятности предположить, что по мере удаления от первой роли стремление следовать коллективным ценностям будет ослабевать, оценка экспектаций окрашиваться ощущением несправедливости, а энтузиазм в сотрудничестве — уменьшаться.

В семье: признаваемый и уважаемый, пользующийся привязанностью, несамостоятельный, сосуществующий без проблем и явных зависимостей, полагающийся в основном на себя, занимающий одну из сторон конфликта, удерживаемый внешними обстоятельствами, выталкиваемый. Из всей гаммы переживаний мы ориентировались главным образом на ощущение психологической защищенности, наиболее актуальное в переходном возрасте.

В среде неформального общения: лидер, приветствуемый член группы, независимый, примыкающий без проблем, терпимый без определенного статуса, помыкаемый, отвергаемый. В распределении ролей мы исходили из закономерностей реакции группирования в этом возрасте, когда зависимость от группы определяется исключительно стремлением к единению и окрашена аффилиативными переживаниями.

По ходу исследования стало очевидным, что для адаптации в целом не столько существенны успехи и неудачи в отдельных сферах, сколько сочетание занимаемых ролей и позиций, особенно в отроческом возрасте, когда наступает сравнительно кратковременный период равновесия мотивообразующих сил в связи с тем, что тяга к сверстникам еще не в состоянии оттеснить доминировавшие до последнего времени коллективистические устремления, а семья обеспечивает психологическую поддержку, абсолютно необходимую на фоне тревожного ожидания приближающегося рождения личности.

Сопоставляя полученные данные, мы установили некоторые закономерности в соотношении позиций, занимаемых ребенком, и характера его целеполагающих переживаний, о чем хотели бы сообщить, иллюстрируя факты и гипотезы теми способами, к которым прибегали наши эксперты.

В точке, взятой за центр фигуры, располагаются лучшие роли по трем сферам (авторитетный руководитель, надежно защищенный достойной семьей ребенок, лидер среди сверстников). Из данной точки исходят под углом 120° три луча. Здесь они выглядят как отрезки прямой, но теоретически их можно продлить до бесконечности. По каждому лучу отложены с произвольным интервалом, но в сопоставимых масштабах шесть позиций соответственно числу взятых за основу ролей (рис. 1).

Рисунок 1.

Эксперт отмечал позицию, по его мнению, занимаемую ребенком в каждой из сфер, причем совершенно не обязательно в предлагаемых точках, но и по своему усмотрению в интервалах, если считал позицию приблизительной. Затем из точек, отмеченных экспертом, проводилась окружность радиусом в две позиции. Выбор радиуса был в значительной мере интуитивен и базировался на впечатлениях, полученных в пилотажных исследованиях. Практика подтвердила, что именно такие интервалы позволяют судить о вероятности внутреннего конфликта. Сочетание окружностей иллюстрирует ситуацию в целом.

Вариант 1. Если окружность охватывает центр или пересекается с другими окружностями, это означает, что человек в состоянии и готов принять свою роль в данной сфере отношений, даже если известные проблемы все же есть (рис. 2).

Вариант 2. Если одна из окружностей дистанцирована и не соприкасается ни с центром, ни с другими окружностями, это свидетельствует о наличии психического напряжения, способного повлиять на динамику личностного развития. Ребенок может выбрать путь, который называется «оправдать ожидания отвергающей среды», и отреагировать утратой интереса к ценностям сферы отношений, где его позиция «не соответствует самооценке» Мы обозначили такую реакцию как «исключение третьего».

Рисунок 2.

В частности, рис. 3 отражает ситуацию, которую можно образно назвать «маменькин сынок». Здесь девиантное развитие личности, вызванное сознательным или недостаточно осознанным игнорированием ценностей среды неформального общения и пренебрежением соответствующими навыками, вызовет ощутимые проблемы адаптации, когда человеку придется всерьез считаться с нравами окружающих людей, например, в казарме или общежитии.

Рисунок 3.

В иных вариантах, когда, например, исключенными бывают семейные ценности, дети с неплохими коммуникативными и деловыми качествами испытывают, будучи взрослыми, серьезные проблемы адаптации к собственным семейным отношениям. Аутсайдеры коллективов, обласканные средой и семьей, вырастают, как правило, подчеркнутыми индивидуалистами.

Вариант 3. Если дистанцированы две окружности, это означает, что игнорировать ценности обеих отвергающих сфер ребенку не по силам и он не в состоянии сохранять внутреннюю гармонию, не замечая своих неудач. Ему приходится активно перестраивать ценностные ориентации. Отношение к отвергающим сферам окрашивается чувством неприязни, тогда как все, что относится к принимающей его сфере отношений, наполняется повышенным интересом и стремлением к корпоративному обособлению. Образно говоря, развивающие силы личности концентрируются на ограниченном пространстве и создают своеобразный феномен девиантного развития, который мы обозначили термином экологическая ниша. Привлекательность и доступность ее целеполагающих установок способствуют формированию сепаратизма, социального отчуждения и стремления к субкультурам, создаваемым людьми схожей судьбы.

На рис. 4 обозначена ситуация, когда коллективистические и семейные ценности оказываются труднодосягаемыми и весьма вероятно появление стремления присоединиться к уголовной субкультуре. В других вариантах неудачники в семье и среде неформального общения нередко устремляются под защиту атрибутов воинского коллектива и оказываются жертвой неуставных отношений. Семейные драмы молодых людей, особенно несовершеннолетних, которые ищут защиты от неудач в коллективе и среде неформального общения, не нуждаются в комментариях.

Рисунок 4.

Вариант 4. Если все три окружности разобщены и ни одна из них не охватывает центр, проблемы средовой адаптации выходят на качественно иной уровень (рис. 5). Тотальная неприязнь социальной среды — слишком тяжелое испытание для формирующейся личности, ибо, как известно, никто не в состоянии смириться со своей абсолютной никчемностью. Для личности это означает примерно то же, что для организма лишение кислорода. В такой ситуации представления о своей социальной ценности смещаются в область воображения и перестают нуждаться в подтверждении реальностью. Эмоциональные (эмпатийные и аффилиативные) основы социальных устремлений исчезают из мотивации нормативного поведения. Возникает своеобразная деперсонализация (splitting) с замещением эмоционально окрашенного единения со средой рационально обусловленным конформизмом и социально-психологической мистикой. Образно говоря, аффилиативные и когнитивные мотивообразующие силы расщепляются.

Рисунок 5.

Люди, оказавшиеся в таком разобщении с социумом, предпочитают пассивный образ жизни, меняя одну среду обитания на другую, подчас диаметрально отличающуюся от предыдущей по своим моральным и этическим качествам, без внутреннего конфликта. В тех же случаях, когда индивиды с^{сформированными} контурами личности все-таки идут на сближение с окружающими, их поведение отличается сочетанием рассудочного побуждения и инфантильно-эмпатийного переживания, что ставит в тупик нормально развитых людей, которые идут им навстречу. Неадекватная экзальтация, пустая обидчивость, эгоцентризм в ожиданиях и неловкость в обращении зачастую производят впечатление психопатизации и фиксируются в виде диагноза патохарактерологического развития.

Именно в отроческом возрасте реакция на отторжение реальной социальной средой бывает потрясающе драматичной из-за сочетания двух обстоятельств: болезненного переживания своей никчемности и нарастающей способности воображения обесценивать инстинкт самосохранения. Это бывает особенно заметно в крайних случаях, готовиться к которым социальный педагог должен очень вдумчиво.

Обследуя детей отроческого возраста, убегающих из дома, токсикоманов, наносящих самоповреждения, мы раз за разом убеждались в непреложной закономерности: одной причины не бывает. Как правило, ребенок в школе имеет все основания чувствовать себя лишним, семья не может служить защитой, а то и вовсе занимает сторону учителей; сверстники и их родители предпочитают выставлять за дверь. И не важно, что здесь стоит на первом месте, а что лишь усиливает давление. Главное в другом. Когда не на что надеяться и некому пожаловаться, жизнь утрачивает ценность. Стоит присмотреться, каких физических страданий стоит бродяжничать зимой (летом убегают из дома много реже) или представить себе, что надышаться парами бензина или клея до галлюцинаций означает задохнуться до потери сознания, что порезать кожу себе нормальный человек может разве что при угрозе неминуемой смерти (например, когда укусит змея), чтобы понять, какой силой обладает банальное равнодушие взрослых в картине психической средовой дезадаптации при, казалось бы, полном отсутствии признаков так называемой тяжелой жизненной ситуации.

К тому же не следует забывать, что в отроческом возрасте дети становятся особенно чувствительны к проблемам взаимодействия поколений в целом. Время от времени их охватывают массовые влечения разрушительного свойства, когда в каждом конкретном случае вроде бы нет и намека на «стечение тяжелых личных обстоятельств». Например, по нашей стране накануне перестройки, когда взрослые еще ничего не осознали, но интуитивно чувствовали приближение эпохи тотального отчуждения (фильм В. М. Шукшина «Калина красная» об абсолютно одиноком человеке, вынужденном полагаться только на себя, собрал воистину всенародную аудиторию), прокатилась волна отроческой токсикомании, когда парами бензина или клея дышали вполне благополучные дети из нормальных семей. И стоило взрослым озвучить и понять наступающие изменения уклада жизни, как дети успокоились, а токсикомания отступила на свои постоянные позиции: в подвалы и чердаки, где обитают бродяжничающие маргиналы.

Должно быть, подсознательные мотивы отклоняющегося поведения, когда борьба за статус обессмысливается тем, что взрослым становится не до воспитания в принципе, не нужно сбрасывать со счетов.

• [1] «Новый для отечественной психологической литературы термин «аффилиации"можно обозначить как «стремление к психологической общности с группой» / Примечание редактора к статье Алмазова Б. Н. и Вострокнутова Н. В. «Сравнительное исследование аффилиативного поведения психически здоровых и больных людей» // Вопросыпсихологии. 1977. № 2.