Новая волна омассовления вместо духовного ренессанса

Исходя из сопоставления разных этапов в истории экранной культуры, можно утверждать, что всякий раз новая волна в кризисе сакральных социальных организмов (а под сакральностью здесь следует подразумевать любую ориентацию общества на стабильность как в религиозных, так и в светских, государственных формах)⁷⁰ способствовала прорыву чистой визуальности, самоценной визуальности из идеологических и организационных форм традиционного повествования. Так было в 1920;е годы, когда такую чистую визуальность демонстрировал не только Д. Вертов, и так было в 1960;е годы, когда такая визуальность стала основой индивидуализации киноизображения. К сожалению, так пока не стало после наиболее решительного взрыва «сакральности» в последних десятилетиях истекшего столетия. Индивидуальные уровни не только не оттесняются массовыми, но и вообще иссякают. В России мы входим в беспрецедентный период очередной волны омассовления, сметающей даже противостоящие ей технологии, вроде возможности индивидуального потребления в формах видео. Представитель элиты в России, наблюдая сегодня за происходящим, чувствует, что оказать воздействие на духовную ситуацию он бессилен. Она стала неуправляемой, стихийной. И это несмотря на то, что А. Тоффлер, например, провозгласил поворот в культуре омассовления к индивидуализации⁷¹.

Ни о каких экспериментах с ассимиляцией духовности литературы экраном и в формах видео, и в традиционных формах в этой ситуации говорить невозможно. Не успевает по ТВ пройти сериал «Богатые тоже плачут», как выпускается и раскупается книга под этим названием. Еще не успел закончиться сериал «Твин Пике», как на прилавке уже появился литературный оригинал. На экранах кино и ТВ еще нет «Парка Юрского периода» С. Спилберга, а в России уже функционируют видеокассеты с этим фильмом и роман М. Крайтона с тем же названием. Иначе говоря, контакты экрана и печатной книги по-прежнему интенсивны, но осуществляются они на элементарном уровне, соответствуя стихии массовости.

Эскалация видео свидетельствует не только об оттеснении литературной культуры, но и о кризисе духовной культуры, питавшейся на предшествующих этапах религиозным опытом и представлявшей устойчивое образование. Эскалация массовой культуры в формах видео свидетельствует о крайней исчерпанности духовности и религиозности и о возвращении языческой стихии.

Видимо, и на этот раз космос не может возродиться без соприкосновения с хаосом, из которого в него переходит необходимая энергия. Вместе с зоологическими инстинктами, языческой агрессией на экранах России начинает активизироваться инстинкт индивидуализма, личное стремление к успеху, еще недавно с таким рвением истребляемое, выжигаемое, но столь необходимое для предпринимательского сознания. Если это так, то соприкосновение с хаосом, возвращая к космологической логике, в конечном счете, все же конструктивно. Как свидетельствует история, каждый шаг к свободе раскрепощает индивидуализм, а вместе с последним развязываются страсти. Чем активней обновление, тем неизбежней погружение в хаос. Подобную ситуацию А. Лосев проанализировал в период Возрождения⁷².

Упразднение цензурного беспредела России способствовало проникновению на экран колоссального массива массовой культуры, особенно в его американском варианте. Необходимо отметить при этом несовпадение восприятия массовой культуры в России и Америке, где оно связано с социальной психологией. Существование человека в этой цивилизации не лишено драматизма. М. Лернер не отрицает того, что кино отражает напряженное состояние, характерное для этой цивилизации, и тенденцию к насилию, хотя и не углубляется в причины⁷³. Впрочем, это убедительно сделано Э. Фроммом, обратившим внимание на активизацию деструктивности в ее садистских формах, правда, его обобщения касаются западной цивилизации. Чем больше цивилизация наращивает свою мощь, тем очевидней проявляется со стороны индивида агрессия. Причем, разрушительный синдром проявляется не только в эскалации жестокости, но и в ориентации на все искусственное, на отрицание естественного, природного.

Подобный синдром можно было ощутить еще в ранних американских комедиях. Улавливая его в развитии американского кино, исследователь констатирует, что в таких фильмах все чаще развертывались сцены буйства и разрушений без всякой мотивировки, воспроизводя импульс атавистического стремления к уничтожению⁷⁴. Эта тенденция продолжается, правда, она уже порывает со всякой художественностью, превращаясь в самоценную.

Чтобы сохранить равновесие, индивид в этой цивилизации испытывает потребность в механизмах изживания агрессии. Визуальная продукция эти функции во многом осуществляет. Когда-то Ф. Ницше улавливал связь между агрессией, существующей в природе человека, и механизмами, способствующими ее изживанию. Такая агрессия, как известно, расходуется во время военных столкновений. Но войны бывают не всегда. Когда в эпоху императоров римляне перестали воевать, они проявили интерес к травле зверей, к битвам гладиаторов, были активны в преследовании христиан. В современной философу Англии такими факторами компенсации, как ему казалось, стали мореплавание, путешествия, восхождения на вершины с вроде бы научными целями, но на деле представляющие обыкновенный возврат к варварству⁷⁵.

Об этом постоянно действующем в современной истории вулкане писал К. Юнг. Сопоставляя современную цивилизацию с предшествующими, он утверждает, что в последних либидо человека проявляло себя в коллективных, а точнее, религиозных ценностях. В современную эпоху оно вышло из подчинения, представляя реальную опасность:

Попробуйте освободить влечение цивилизованного человека. Фанатичный почитатель культуры воображает, что из этого возникнет одна красота. Такое заблуждение основано на чрезвычайном недостатке психологических познаний. Сила влечений, скопившихся в цивилизованном человеке, страшно разрушительна и гораздо опасней влечений первобытного человека, который постоянно понемногу изживает свои негативные влечения. Соответственно этому, ни одна война исторического прошлого не может сравниться по грандиозной гнусности с войной цивилизованных наций⁷⁶.

Суждения Ф. Ницше и К. Юнга полезно вспомнить в связи с сегодняшним репертуаром российских кинотеатров. Для рядовых американцев кинематографические приключения и развлечения вроде охоты на человека в «Трудной мишени» или кровавого преследования подчиненного сержантом из воюющей во Вьетнаме американской армии в «Универсальном солдате», давно уже осуществляют функции, которые в Древнем Риме выполняли кровавые зрелища с умирающими гладиаторами. Герои названных фильмов — тоже «гладиаторы». Одних из таких «гладиаторов» убивают, другие выходят победителями, как герой Ж.-К. Ван Дамма. В этом смысле ситуация в фильме «Самоволка» показательна. В нем герой Ван Дама, чтобы заработать деньги, вынужден принимать участие в спортивных побоищах, любое из которых может закончиться смертью.

Механизмы изживания деструктивности особенно гипертрофированное развитие получают в кино. Иначе чем же другим можно объяснить колоссальный кассовый успех в США «Трудной мишени», «Универсального солдата», «Самоволки», «Коммандо», «Терминатора»? Эти фильмы представляют собой апогей в изображении разрушительного синдрома современной Америки, заставляя вспомнить мысль В. Беньямина о том, что в кино человечество, которое у Гомера было зрелищем для богов Олимпа, стало зрелищем для себя. Однако это зрелище свидетельствует: самоотчуждение человечества достигло такой степени, что оно оказалось способным свое собственное уничтожение переживать как высшее эстетическое наслаждение⁷⁷.

Активизация отечественного мещанина и предпринимателя связана с ассимиляцией ценностей жизни, на которые ориентируется американский «средний класс». Поэтому на рубеже XX—XXI вв. Америка для России — то же, что Византия для Руси средневековой, а западные страны — для России Нового времени. Русской истории она сегодня задает новое направление, даже если сами американцы в этом отчета не отдают.

В утверждении ценностей предпринимательской субкультуры ее представители должны сыграть не менее активную роль, чем это делали государственные функционеры в утверждении лиминальной субкультуры. Новая субкультура без рынка утвердить себя не может. Последний проникает, в том числе, и в культуру, поэтому в ближайшие десятилетия в России будет распространяться то, что в большей степени соответствует ценностным ориентациям так называемой «рыночной личности»⁷⁸. Уже сегодня в культуре имеет место распространения лишь то, что соответствует массовому спросу. Тиражи романов А. Марининой об этом свидетельствуют. В эпоху жесткой государственной власти о публике говорили лишь социологи. Сейчас ею вынуждены заниматься и художники. В еще большей степени — кинопродюсеры и книгоиздатели, точнее, представители всех разновидностей предпринимательской деятельности. Все это означает, что Россия переживает этап беспрецедентного распространения «массовой» культуры. Сегодня этот процесс входит в противоречие с тенденцией, представленной нами как возможность актуализации в читательском и зрительском сознании глубинных слоев литературной культуры XIX и начала XX в.

Обратим внимание, в частности, на интерес к эротике, ранее недоступной из-за цензуры. Ее распространение тоже имеет социальные, а точнее, социально-психологические корни. В. Зомбарт показал, что предприниматель, преследующий успех в бизнесе, должен свои инстинкты заключить в смирительную рубашку, подавить их:

Естественный цельный человек с его здоровой инстинктивностью потерпел уже большой ущерб; должен был привыкнуть к смирительной куртке мещанского благополучия; должен был научиться считать. Его когти подрезаны; его зубы хищного зверя спилены; его рога снабжены кожаными подушечками⁷⁹.

Ранее русскому человеку это помогала делать жесткая власть. Сегодня он должен справиться с собой самостоятельно, из любви к деятельности и успеху. Но природа не может не брать свое, и она берет, о чем свидетельствует эскалация компенсаторской функции кино. Если в жизни предприниматель жертвует своей чувственностью, подавляет ее, стремясь все предвидеть и рассчитать, то его бессознательное берет реванш, как только он переступает порог кинотеатра или берет в руки книгу. Отсюда и притягательность эротики в ее литературном и кинематографическом вариантах. Хотя наши предприниматели еще дилетанты, эта тенденция уже имеет место. А следовательно, мещанская субкультура уже дает художникам свой «социальный заказ».

В становлении отечественной визуальной культуры в России особой страницей предстает кино, развиваемое в рекламных целях. Пожалуй, агрессивно внедряемые в растерянного человека телерекламные киноролики для России являются тем же, чем в начале XX в. было кино в его видовых формах, соответствовавших экстравертивным ориентациям горожан. Если в последнем десятилетии XX в. кино в рекламных роликах рождается вновь, то в них наиболее активно проявляет свои ценностные ориентации предприниматель-экстраверт. Именно в рекламном кино утверждает себя главная ценность всякого экстраверта — ее величество Вещь, которую еще недавно в лиминальной субкультуре стремились извести и уничтожить. Вспомним, в какую атаку с саблей ходили герои В. Розова в конце 1950;х — начале 1960;х годов на рекламируемые сегодня «Холдинг-центром» серванты.

Мещанин всегда страшился новых идей, зовущих переделывать мир, и поэтому в России начала истекшего века он подвергался остракизму. Известно, что мировосприятие мещанина не выходит за границы расхожих представлений и традиции, хотя это не значит, что к пересозданию мира он неспособен. Тем не менее, общепринятые моральные воззрения экстраверт обычно не нарушает. Согласно К. Юнгу, его мышление задано традициями⁸⁰. Мещанин предпочитает мирно и систематично производить вещи, их продавать и, соответственно, рекламировать. В России эту школу рекламы сегодня начинают проходить. При этом нельзя не видеть, что массированная реклама стремится создать образ «иного мира», контрастного по отношению к реальному, а следовательно, мы, видимо, становимся очевидцами сотворения нового мифа уже в цивилизационной упаковке.

Описывая страну обитания умерших предков, как она предстает в волшебной сказке, В. Пропп говорит, что это счастливая страна, богатая тестом из плодов хлебного дерева, рыбой и что в ней много красивых женщин:

Там зрелые плоды хлебного дерева все время сбрасываются деревом на землю и запас кокосовых орехов и бананов никогда не истощается⁸¹.

Рекламные ролики, воссоздающие кокосовое и банановое блаженство, обладают символизмом, расширяющим утилитарные функции этого кино. В границах предпринимательской субкультуры вызывается к жизни утопия в ее новой мещанской форме.

В заключение подчеркнем, что вопрос о смене субкультур, возникающей в результате активизации одного психологического типа и оттеснения другого, позволяет уточнить и обсуждавшийся нами ранее вопрос о периодизации в развитии культуры XX в. Собственно, исторический цикл последней выстраивается из актуализации сначала мещанских ценностей, имеющей место в городской субкультуре конца XIX и начала XX в., затем лиминальных ценностей, что происходит в границах так называемой «социалистической культуры» или, как сейчас это следует называть, «лиминальной» субкультуры, и наконец, снова мещанских ценностей, которые на рубеже XX—XXI вв. на наших глазах возрождаются, оказываясь основой новой мещанско-предпринимательской субкультуры.

Таким образом, исторический цикл культуры образован интенсивным развитием ценностей мещанства, взрывом и упразднением этих ценностей в связи с активизацией лиминария как психологического типа и оформленной в соответствии с учением Маркса его картины мира и, наконец, возвращением к мещанским ценностям, которые, по всей видимости, на этот раз получают зрелые формы развития, чего в истории России еще не было. Во всяком случае, здесь впервые произойдет полная актуализация и социализация свойственной мещанину картины мира, которую в XX в. можно наблюдать лишь на Западе. Почему же такой полной актуализации свойственной мещанину картины мира не произойти, если это имело место с предшествующим психологическим типом, т. е. лиминарием, актуализировавшим в формах социализма не только свои утопические идеалы, но и то, что можно было бы назвать его «коллективным бессознательным». Наиболее полная актуализация картин мира, свойственных каждому психологическому типу, — закономерная тенденция в истории. Именно она, как мы пытались показать, дает ключ к отношениям между вербальными и визуально-зрелищными пластами культуры.