Галилеевский способ мышления

Статья «Конфликт между аристотелевским и галилеевским способами мышления в современной психологии» была написана в 1930 г. и впервые опубликована в 1931 г. (2). В статье рассматривается положение в физике, в развитии которой Левин различает два способа мышления: старый, называемый аристотелевским, и новый, называемый галилеевским. Затем с помощью этой аналогии Левин пытается проанализировать ситуацию в психологии, понять источник переживаемых ею фундаментальных трудностей (4). По Левину, эти трудности проявляются в неспособности психологов экспериментально исследовать жизненные проблемы в области психологии воли, эмоций и характера. Подобно тому как в физике поворотом в развитии понятийной картины мира явилось преодоление антропоморфического разделения всего существующего на земную и небесную сферы как подчиняющиеся разным закономерностям, в психологии вместо разделения науки на области, отделенные друг от друга непреодолимыми преградами, подчиняющиеся разным закономерностям и доступные разным методам исследования, также необходима гомогенизация.

Общей особенностью этого подхода является представление о психических явлениях как отдельных объектах, имеющих постоянные свойства, якобы составляющие их сущность. В действительности, как указывает Левин, психическое явление всегда индивидуально в силу неповторимости условий, в которых оно только возникает и проявляется. С помощью рассуждений, взятых из истории физики, я не собираюсь заключить, что следовало бы делать психологии. Я не придерживаюсь точки зрения, что существует только одна эмпирическая наука — физика; и вопрос, сводима ли психология как часть биологии к физике или она является независимой наукой, здесь может быть оставлен открытым, сначала нужно рассмотреть общие характеристики аристотелевской и галилеевской физики и современной психологии.

• 1. Аристотелевская физика полна представлений, которые теперь рассматриваются не только как специфически биологические, но исключительно как ценностные представления. Сходные ценностные различия существуют и между причинами: с одной стороны, есть хорошие, или, так сказать, самобытные силы тела, которые проистекают из его стремления к совершенству, а с другой — силы, приводящие к нарушению и связанные со случайными воздействиями и с действиями сил других тел. Для аристотелевской физики принадлежность предмета к данному классу имела решающее значение, потому что для Аристотеля класс определял сущность или сущностную природу объекта, а следовательно, и его поведение и в позитивном, и в негативном отношении.
• 2. С точки зрения такого эмпиризма концептуальная понятийная структура галилеевской и постгалилеевской физики должна казаться странной и даже парадоксальной. Использование математического аппарата и стремление к точности по существу не могут рассматриваться в качестве значимого различия между физикой Аристотеля и Галилея. Главное развитие пошло в другом направлении и в большей степени касалось изменения содержания, чем формы.

Те же самые рассуждения применимы и к точности новой физики. Нельзя забывать, что во времена Галилея не было таких часов, какие есть сейчас. Появление таких часов стало возможным благодаря знанию о движущих силах, установленных в трудах Галилея [9]. Даже измерительные методы, используемые Фарадеем в ранних исследованиях электричества, показывают, какую малую точность, в современном понимании точности до такого-то десятичного знака, использовали в критические стадии развития физики.

Действительные источники тенденции к квантификации лежат где-то глубже, а именно в новом представлении физиков о природе физического мира, в распространении требований физики на нее саму, в задаче понимания мира и в возросшей вере в возможность их выполнения. Это радикальные и далеко идущие изменения в фундаментальных идеях физики, а стремление к квантификации — только одно из их проявлений.

• 3. Психология, не рассматривающая закономерность как нечто присущее природе психического, а следовательно, и всем психическим процессам, даже тем, которые происходят только однажды, должна иметь критерий, чтобы решать, как и физика Аристотеля, имеет ли она дело в каждом отдельном случае с закономерными феноменами или нет. Вновь, как и в физике Аристотеля, частота, или повторяемость, взята за такой критерий. Свидетельством глубины этой связи (между повторением и закономерностью) является то, что она используется для определения эксперимента, научного инструмента, который если прямо не противопоставляется положениям физики Аристотеля, то по крайней мере приобрел важное значение.
• 4. Реальное отношение исследователя к отдельным событиям и проблеме индивидуальных черт, вероятно, более ясно выступает в его исследовательской практике, чем во многих теориях. Индивидуальное событие кажется ему случайным, неважным, не имеющим научного значения. Однако это может быть каким-то неординарным событием, потрясающим случаем, чем-то, что критически определило судьбу человека или привело к появлению исторически важной личности. Стало обычным в таких случаях подчеркивать «мистический» характер индивидуальности и самобытности, понятный только «интуиции» или во всяком случае не науке.

Оба эти отношения к конкретному событию приводят к одному и тому же заключению: то, что не повторяется, лежит вне сферы понимания.

• 5. Представление о закономерности носило полностью квазистатистический характер. Закономерность рассматривалась как эквивалент высшей степени всеобщности, как-то, что очень часто происходит тем же самым образом, как высший случай регулярности и, таким образом, как полнейшее противопоставление нечастому или частному событию. Статистическое определение понятия закономерности ясно прослеживается еще у Бэкона, когда он с помощью своей tabula praesentia старается решить, является данное объединение качеств реальным (сущностным) или случайным. Так, например, он выясняет, насколько часты случаи, в которых качества теплого и сухого объединены в повседневной жизни. Статистический метод мышления в аристотелевской физике, конечно, менее математически точен, но не менее ясен.
• 6. В то же время — и это одно из самых важных следствий концепции Аристотеля — регулярность или особенность понимались полностью в исторических терминах.

Полная свобода от исключений, «всегда», присутствующее также и в последующих понятиях физической закономерности, здесь еще сохраняет свои первоначальные связи с частотой, с которой сходные случаи происходили в действительности, в историческом течении событий в обычном мире. Поясним это грубым примером: легкие предметы в обычных условиях довольно часто двигаются вверх, тяжелые — вниз. Пламя огня, во всяком случае в условиях, известных Аристотелю, всегда идет вверх. И эти правила частоты (с ограничениями на {138} климат), способ существования и прочие факторы, знакомые Аристотелю, определяют природу и тенденцию, приписываемую каждому классу объектов, и приводят в данном примере к заключению, что пламя и легкие тела имеют тенденцию направляться вверх.

Теоретические представления Аристотеля имеют прямую связь с историко-географической структурой и напоминают, так же как ценностные концепции, описанные выше, мышление первобытных людей и мышление детей.

Когда первобытный человек употребляет разные слова для обозначения акта ходьбы в зависимости от направления — северного или южного, пола идущего или в зависимости от того, входит последний в дом или выходит из него [5], он использует связь с исторической ситуацией, которая очень похожа на мнимые абсолютные описания (вверх или вниз) Аристотеля, реальное значение которых представляет собой тип географической характеристики, определение места по отношению к поверхности земли (1).

• 7. Левин различает два способа мышления: старый, называемый аристотелевским, и новый, называемый галилеевским. Затем с помощью этой аналогии Левин пытается проанализировать ситуацию в психологии, понять источник переживаемых ею фундаментальных трудностей (4). По Левину, эти трудности проявляются в неспособности психологов экспериментально исследовать жизненные проблемы в области психологии воли, эмоций и характера. Подобно тому как в физике поворотом в развитии понятийной картины мира явилось преодоление антропоморфического разделения всего существующего на земную и небесную сферы как подчиняющиеся разным закономерностям, в психологии вместо разделения науки на области, отделенные друг от друга непреодолимыми преградами, подчиняющиеся разным закономерностям и доступные разным методам исследования, также необходима гомогенизация. Согласно Левину, главным средством на пути се достижения является преодоление {134} традиционного для психологии подхода к объяснению психических явлений. Общей особенностью этого подхода является представление о психических явлениях как отдельных объектах, имеющих постоянные свойства, якобы составляющие их сущность. В действительности, как указывает Левин, психическое явление всегда индивидуально в силу неповторимости условий, в которых оно только возникает и проявляется. В связи с этим уместно вспомнить, что еще В. Джемс указал на это отличительное свойство психических явлений и высказал мысль о том, что именно «анализ цельных, конкретных состояний сознания, сменяющих друг друга, есть единственный правильный психологический метод, как бы ни было трудно строго провести его через все детали исследования» (5).
• 8. наиболее разительным примером является концепция инстинкта в ее классической форме. Инстинкты являются суммой тех векторов, обусловленных предрасположением, которые, надо думать, должны быть приписаны индивидуальности. В основном инстинкты определяются через те действия, которые происходят наиболее часто или регулярно в действительной жизни индивидуума или группы похожих индивидуумов. То, что является общим для этих актов (например, добывание пищи, борьба, взаимопомощь), рассматривается как сущность или как сущностная природа данных процессов. Снова, полностью в аристотелевском смысле, эти понятия абстрактных классов устанавливаются одновременно и как цель, и как причина процесса. И на самом деле понятно об инстинктах, полученное таким путем, т. е. как среднее из исторической действительности, считается тем более фундаментальным и абстрактным понятием, чем больше количество случаев, из которых взято среднее. Считается, что только таким способом могут быть преодолены конкретные «случайности», заложенные в данном случае и в конкретной ситуации. Ради этой цели, которая еще полностью доминирует, психологическая процедура в большинстве областей тратит силы на освобождение от связи со специфической ситуацией.

сенсорный психология поле диспозиция В психологии обнаруживаются первые ростки галилеевского способа мышления. Дальше всех в этом отношении продвинулась сенсорная психология. Сначала даже в сенсорной психологии объяснения относились к изолированным единичным восприятиям. Развитие последних лет медленно, а потом более быстро вызвало революцию в фундаментальных идеях динамики, показав, что динамика процессов выводится не из отдельных элементов восприятия, а из всей структуры. Невозможно путем рассмотрения элементов определить, что обозначается фигурой в широком смысле этого слова. Далее, вся динамика сенсорных психологических процессов зависит от фона [12] и, кроме того, от структуры всего окружающего поля. Динамика перцепции не может быть понята с помощью абстрактного аристотелевского метода исключения всех случайных ситуаций, но и этот принцип теперь пронизывает все области сенсорной психологии — только путем установления формы определенной структуры в определенном типе окружения. В последнее время те же самые фундаментальные идеи динамики были распространены за пределы восприятия и приложены к области высших психических процессов — в психологии инстинкта, воли, эмоций и выразительных движений, а также в генетической психологии. Например, бесплодность вечно движущейся по кругу дискуссии о наследственности или окружении и невозможность провести основанное на этой дискуссии разделение характеристик индивидуума показывают, что есть что-то крайне неверное в их исходных предположениях. Становится очевидным, что способ мышления, равняющийся на биологическую концепцию фенотипа и генотипа, пытается определить предиспозицию не путем исключения, насколько это возможно, влияния окружения, а с учетом в понятии диспозиции ее необходимой связи с группой конкретно определенных ситуаций.