Семантика и стилистика лексико-грамматически обусловленных значений категории принадлежности в башкирском языке

Семантика и стилистика лексико-грамматически обусловленных значений категории принадлежности в башкирском языке

Исянгулова А.Ф.

Термин «лексико-грамматически обусловленные значения форм принадлежности» впервые в истории башкирского языкознания был введен в научный оборот З. Г. Ураксиным еще в 1981 году [1: 124]. Указанные значения форм принадлежности в силу особых лексически, контекстуально и ситуационно обусловленных условий перестают выполнять свою прямую, конкретную функцию и тем самым превращаются в средства эмоционально-оценочного отношения адресанта-говорящего к адресатучитателю, слушателю. Все это способствует выявлению частных значений той же категории принадлежности.

Форма первого лица единственного числа, функционируя в составе имен существительных и субстантивированных прилагательных с семантикой ласкательности, уменьшительности и близкородственных отношений, начинает выражать ласковое отношение к кому-либо [1: 124]: например, йэн-ем «душа моя», туган-ым «родной мой», hвйвклв-м «милый мой», бала-м «ребенок мой», бэгер-кэй-ем «сердечко мое».

Итак, отсюда можно сделать следующий предварительный вывод: здесь имеет место одностороннее понимание автором З. Г. Ураксиным названной им ранее проблемы, которая сводится только к подтверждению факта ласкового обращения.

Мы полагаем, что данный процесс можно квалифицировать как результат обычной транспозиции, при которой обычно подразумевается " .переносное употребление грамматической формы в контекстуально обусловленном значении, расходящемся с ее собственным значением …" [2: 51], что воспринимается как использование одной формы в функции другой [3: 79]. Однако наша ситуация требует более узкого подхода, что могло бы выразиться в определении конкретного типа и этапа транспозиции, применительного к категории принадлежности.

Попробуем развить эту мысль на примере подстилей поэзии и прозы литературно-художественного стиля современного башкирского языка: например, Эй, ШыШ-ым, ШыШ-ым, ШыШ-ым, Ьине генэ hагынам (Т. Йосопов. ШыШым) досл. «Ой, доченька моя, доченька моя, доченька моя, Только по тебе и скучаю»; Мин бит башланамын шнэн, унан, Кешелэрем, hеШШэн башланам! (Р.Бикбаев. Башкортостан бында башлана) досл. «Я ведь беру начало от тебя, от него, Люди мои, беру начало от вас»; Бвтэ доньям шцэ тороп Шала, Хуш, ШэШерле-м, hау бул, hвйгэн-ем (Н.Нэжми. Ьау бул) досл. «Весь мой мир остается тебе, прощай, дорогая моя, до свидания, любимая моя».

Представленные нами примеры наглядно подтверждают тот факт, что форма первого лица единственного числа категории принадлежности может обладать значением ласкового отношения к кому-либо или чему-либо только при создании ей особых условий, из которых доминирующим является проявление неполной или же синтаксической транспозиции. Действительно, при синтаксической (неполной) транспозиции способна изменяться лишь синтаксическая функция исходной единицы, которой в нашем случае соответствует та же форма первого лица единственного числа той же категории принадлежности, но, как правило, без изменения ее принадлежности к части речи [4: 519]. Имеющий место в отечественной русистике тезис о том, что обращение включается в состав высказывания только из-за того, что развиваются его дополнительные, вторичные функции [5: 165], доказывается на примере башкирского языка за счет активного применения формы первого лица единственного числа категории принадлежности в роли обращения. В этом случае является логично обоснованным включение лингвистом М. 3. Закиевым обращения в состав предложения на правах его самостоятельного члена, потому что оно по своим функциональным обязанностям должно выражать те или иные модальные отношения [6: 137], хотя в сложившейся ситуации употребление самого термина «модальные отношения» носит несколько противоречивый характер по причине разнородного и разнопланового толкования его содержания [7: 11]. На наш взгляд, широкая семантика данного термина способна распространяться и на стилистические особенности обращения.

Таким образом, сделанный вывод в более конкретном и расширенном плане допускает такую интерпретацию: на основе функции адресации (функции контактоустановления) развивается функция характеризации; параллельно ей присущая первичная функция трансформируется в функцию номинации предмета речи (с целью уточнения) [5: 165].

Традиционно в отечественном языкознании выделяют обращения к лицам и не к лицам [8: 96; 5:167].

В первую группу входят обращения к друзьям, возлюбленной и другим близким людям: ШыШ-ым, «доченька моя»; кешелэр-ем «люди мои»; hвйгэн-ем «любимая моя»; бврквт-вм «орел мой»; мвхэббэт-ем «любовь моя». Первые несколько обращений (ШыШ-ым, кешелэрем,) представлены именами существительными в своих первичных, прямых значениях.

Обращения-существительные hвйгэн-ем являются результатом конверсии: а) первая форма — субстантивированное имя прилагательное с семантикой признака качества предмета или же характера человека; б) вторая форма возникла от причастной формы на -ган/- гэн, семантика которой обычно выражает лицо и предмет, характеризующиеся результатом того действия или процесса, который обозначен глагольной основой [9: 42].

Обращения-метафоры бврквт-вм «орел мой», мвхэббэт-ем «любовь моя» в основном представлены в поэтических текстах.

Вторую группу — группу обращений не к лицам — образуют такие существительные в форме первого лица единственного числа категории принадлежности, как Урал-ым, ил-ем. Следует уточнить, что выделенные нами типы обращений, как правило, представляют собой широко распространенное явление в лирической поэзии [10: 97], что в конечном счете характерно и подстилю поэзии литературно-художественного стиля башкирского языка.

Основные виды обращений не к лицам, характерные для языка башкирской лирики, актуализируют отношение адресанта-говорящего: а) к странам и местам, которые можно рассматривать и в качестве обращений к родной стране и даже к малой родине (Урал-ым «Урал мой»; ил-ем «страна моя»;) б) к реалиям общественно-политической жизни (партия-м «партия моя»). Естественно, сюда же можно включить и имеющиеся в контесте обращения к конкретным представителям флоры (например, Пайын-Пай-ым «березонька моя»):

Обращение ай-ым «месяц мой», присутствующее в этой же строке, относится к тематической группе «Обращения к не лицам — к земле и небу, явлениям природы, стихиям» [11: 73].

На основе краткого анализа представленных нами двух способов выражения говорящим оценки лица можно заключить, что обращение-характеризация является своеобразной формой субъективной оценки. Лексическая основа таких обращений-характеризаций традиционно отличается своей устойчивостью. Например, Бвтэ доньям шцэ тороп кала, Хуш, ШэШерле-м, hау бул, hвйгэн-ем (Н.Нэжми. Ьау бул.) досл. «Весь мой мир остается тебе, прощай, дорогая моя, до свидания, любимая».

Выразительность использованных автором в поэтической речи обращенийхарактеризаций (кэ^ерле-м^ейгэн-ем) усиливается за счет использования аффиксов формы первого лица единственного числа категории принадлежностим, -ем, которые своим присутствием непосредственно воздействуют на слушателяадресата. Однако нам следует определиться и с совершенно новой функцией усиления, поскольку обращение здесь представлено именами существительными — субстантивированными прилагательными, из-за чего сложившаяся ранее ситуация кардинально меняется. Но данные наблюдения основываются только на поэтической речи, в которой обращения-субстантивированные имена прилагательные, оставаясь обращениями-характеризациями, не несут эмоционально-экспрессивной нагрузки, наоборот, отличаются своим характеризующим, признаковым значением.

Последние выводы интерпретируются следующим образом: обращения, представленные субстантивированными прилагательными, в конечном счете не столько выражают чувства к слушающему-адресату, сколько характеризуют его, выделяют различные признаки путем использования для этого одного слова или же словосочетания. В данном случае особая роль возлагается на аффиксы первого лица единственного числа категории принадлежности -м, -ым и их алломорфы, являющиеся средствами усиления тех признаков, которые имеются у слушателей-адресатов. Наши наблюдения наглядно подтверждаются примерами из поэтической речи, в которых обращенияхарактеризации, выражающие оценку лица, представлены существительными — субстантивированными прилагательными с семантикой близких дружеских и уважительных отношений ШэШерле-м «дорогая моя», hвйгэн-ем «любимая моя», иркэ-м «ласковая моя», примененных авторами с целью полной и всесторонней характеризации слушателей-адресатов.

Проанализированная ситуация способна иметь продолжение и на синтаксическом уровне. Например, первое предложение «Бвтэ доньям шцэ тороп Шала, Хуш, ШэШерле-м, hау бул, hвйгэн-ем» (Н.Нэжми. Ьау бул.) является бессоюзным сложносочиненным предложением, состоящим из трех предикативных частей и характеризующимся семантикой выражения одновременности действий, явлений и событий [12: 208]. Первая часть «Бвтэ доньям шцэ тороп Шала» является простой, двусоставной, распространенной, полной, тогда как вторая «Хуш, ШэШерле-м» и третья «hау бул, hвйгэн-ем» — простые, односоставные, определенноличные, нераспространенные, полные, но осложненные обращениями предложения. Присутствующие во второй и третьей частях обращения-характеризации усиливают выражение оценки лица.

Сделанные нами наблюдения еще раз свидетельствуют о том, что лексикограмматически обусловленные значения форм принадлежности в башкирском языке обладают широким семантическим и стилистическим потенциалом, хотя круг наших изысканий был ограничен только подстилями прозы и поэзии литературно-художественного стиля. В ближайшей перспективе возможно продолжение подобных исследований и на примере других функциональных стилей башкирского языка.

грамматическое значение существительное субстантивированное прилагательное.

Примечания

• 1. Грамматика современного башкирского литературного языка. М.: Наука, 1981. 495с.
• 2. Бондарко А. В. Категориальные и некатегориальные значения в грамматике // Принципы и методы семантических исследований. М.: Наука, 1976. С. 180−201.
• 3. Антимирова В. В. Семантическая полиаспектность лингвистического термина // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. Филология и искусствоведение. 2009. Вып. 3. С. 79−83.
• 4. Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990. 685 с.
• 5. Прияткина А. Ф. Русский язык: синтаксис осложненного предложения. М.: Высш. шк., 1990. 176 с.
• 6. Закиев М.3. Татарская грамматика. Т. 3. Синтаксис. Казань: Татар. кн. изд-во, 1992. 448 с.
• 7. Зайнуллин М. В. Модальность как функционально-семантическая категория: на материале башкирского языка. Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 1986. 123 с.
• 8. Ковтунова И. И. Поэтический синтаксис. М.: Наука, 1986. 206 с.
• 9. Ганиев Ф. А Конверсия в татарском языке. Казань: Татар. кн. изд-во, 1985. 112 с.
• 10. Ковтунова И. И. Порядок слов в стихе и прозе // Синтаксис и стилистика. М.: Наука, 1976. С. 43−64.
• 11. Шигуров В. В. Переходные явления в области частей речи в синхронном освещении: учеб. пособие. Саранск: Изд-во Саратов. ун-та, 1988. 88 с.
• 12. Бабайцева В. В., Максимов Л. Ю. Современный русский язык: в 3 ч. Ч. З. Синтаксис. Пунктуация. М.: Просвещение, 1981. 271 с.