Грамматические средства языка

Значительная роль в процессе формирования экспрессивности текста может быть отведена автором различным словообразовательным средствам: аффиксам (блатняга, фельетонщик), корневым морфемам (стиль аляп — от аляповатый), необычным для данных слов способом словообразования (контаминация — алканавт — от алкоголик + акванавт) и т. д. Причины появления таких слов — не столько обозначение каких-то объектов мира, сколько необходимость дать им эмоциональную характеристику, оценку, коннотацию, выразить свое отношение к обозначаемому объекту (Маслова, 1988. С. 90).

Автор может использовать различные виды соединения родственных морфем, например, игру в морфемы:

Лапы елок,

лапки,

лапушки…

(В. Маяковский).

Здесь поэт добавляет к одной и той же корневой морфеме разные суффиксы — К и УШК, вовлекая в игру и значения корневых морфем: первая морфема употреблена в прямом значении (лапы елок), значение второй морфемы трудно квалифицировать и как прямое, и как вторичное, ибо нет нужного контекста, третья же — это вторичная номинация, т. е. слово с ласкательным значением.

Экспрессивный характер текста складывается при участии целого ряда грамматических средств. Еще Р. О. Якобсон, анализируя стихотворения А. С. Пушкина, пришел к выводу, что напряженность и драматизм (экспрессивность — в нашем понимании) могут создаваться искусным чередованием грамматических форм. И. И. Ковтунова также подчеркивает, что грамматика принимает не меньшее участие в формировании художественности поэтических текстов, чем другие языковые уровни (Ковтунова, 1986. С. 197).

Различные исследователи считают более продуктивными для создания экспрессивности разные грамматические категории: В. П. Ковалев говорит о большей продуктивности категорий числа, рода, лица, одушевленности-неодушевленности (Ковалев, 1985. С. 91), а И. А. Ионова о продуктивности местоимения и глагола (Ионова, 1989).

Часто экспрессивность заложена в самой специфике форм, в тех ассоциациях и аналогиях, которые возникают при их восприятии. Интересны в этом плане наблюдения Л. В. Щербы, В. В. Виноградова, А. И. Ефимова и др. Так, А. И. Ефимов (1969), говоря об образном употреблении категории рода, приводит очень яркий пример из повести Н. Гоголя: «Москва женского рода. Петербург мужского. В Москве все невесты, в Петербурге все женихи…; Петербург — разбитной малый, никогда не сидит дома…» Нейтральное само по себе противопоставление по роду у Н. Гоголя превращается в важное средство формирования образа — одного из главных составляющих экспрессивности. Понимая огромные возможности грамматики, М. Горький придумал игру «в замужества»: банк — муж банки, чай — муж чайки, пух — муж пушки, пол — муж полки и т. д.

Не менее значимой в художественном тексте может стать категория числа:

Так писем не ждут,

Так ждут письма

(М. Цветаева).

А. М. Пешковский писал о широких экспрессивных возможностях глагола (Пешковский, 1925. С. 192), что можно объяснить прежде всего развитой системой морфологических категорий и форм глагола, разнообразием его синтаксических связей, центральным местом в предложении, богатством его смысловых оттенков (показывает движение в мире, передает динамику событий, мыслей, эмоций и т. д.). Это значит, что по самой своей природе глагол — яркое средство выразительности, хотя в целом ряде текстов — научных, публицистических, художественных — увеличивается значимость имени в ущерб глаголу: по данным Н. И. Тропининой в этих текстах существительных в 4 раза больше, чем глаголов.

Важное место среди грамматических средств отводится синтаксическим, которые сравнительно хорошо изучены. Это работы Г. Н. Акимовой, О. В. Александровой, Н. П. Андромоновой, Э. М. Береговской, Л. В. Гарузовой, Е. И. Иванченковой, Ю. М. Малинович, А. П. Сковородникова, М. Ю. Федосюка и других исследователей.

При исследовании синтаксических экспрессивных единиц нужно исходить из того, что экспрессивная синтаксическая единица — это вариант, модификация некоторой нейтральной инвариантной синтаксической единицы. Именно на ее фоне нужно рассматривать экспрессивные синтаксические единицы. При восприятии текста происходит соотнесение каждого конкретного предложения с некой абстрактной моделью — двусоставным предложением, распространенным небольшим количеством второстепенных членов, неосложненным, с прямым порядком слов, типичными способами выражения членов предложения. Чем больше отличие данного конкретного предложения от этой модели, тем вероятнее, что оно будет воспринято читателем как экспрессивное.

При анализе отклонений были выведены следующие общие тенденции: а) симметрии — асимметрии структурно-семантических особенностей предложения; б) избыточности — экономии средств в структуре предложения; в) эксплицитности — имплицитное™ выражаемого в предложении значения и т. д. Большинство исследователей экспрессивного синтаксиса сводят конкретные отклонения к нескольким типам: 1) за счет особенностей расположения слов в предложении — инверсия, однородные члены; 2) за счет нарушения правил построения фразы — повторы, антитезы и т. д.

Экспрессивными считаются все фигуры речи, большая часть которых основана на законах симметрии — синтаксический параллелизм, хиазм, антитеза, контраст, оксюморон, парадокс, полисиндетон. Разрушение симметричной структуры происходит в инверсии, транспозиции, эллипсисе, парцелляции, «рубленом синтаксисе» (термин В. В. Виноградова) и т. д. При этом получается, что экспрессивность, с одной строны, возникает при разрушении синтаксической стройности фразы, а с другой, при выравнивании фразы, ее шлифовке.

Исследователи считают, что фактор длины предложения — экспрессивный фактор (Кухаренко, 1988. С. 69). Действительно, с длиной предложения связана тенденция к избыточности — экономии. К избыточным экспрессивным средствам можно отнести повтор, нарастание, полисиндетон, антиэллипсис и другие. Наиболее интересен повтор. Если в других типах текста повторы могут носить случайный характер, то в художественном — это средство реализации идеи текста, т. е. своего рода сигналы, ведущие к разгадке идеи текста. Повторы здесь многолики — от повторения слов до повтора синтаксических конструкций: «Иутро длилось, длилось, длилось…» (А. Блок).

Повторы в художественных текстах могут быть не дословными — ряды эпитетов и есть такие повторы, каждый из них усиливает или опровергает предыдущий: «Живое, не метафорическое сердце… дающее, берущее, пьющее, наполняющее, жертва и жертвоприноситель» (М. Кузьмин). Встречаются и более сложные повторы: «Мой любимый, мой князь, мой жених, ты печален в цветистом лугу» (А. Блок). Здесь троекратный повтор, усиливающий авторскую оценку, характеризует описываемую личность с разных строи.

Противоположная избыточности тенденция — экономия языковых средств — заключена в таких особенностях синтаксиса, как эллипсис, синтаксическая неполнота, усечение, различные незавершенные как в формальном, так и в смысловом отношении конструкции: «Ты — читатель своей жизни, не писец, неизвестен тебе повести конец» (М. Кузьмин). Это своего рода конструкции недоговоренности, которые сопровождаются эмоциональными и семантическими смещениями, они, как правило, требуют сотворчества читателя при восприятии, что повышает их экспрессивность.

Одно из важных синтаксических средств создания экспрессивности — это транспозиция, т. е. употребление слов и форм в необычных для них позициях, неадекватных по категориальному значению. Более того, экспрессивные синтаксические единицы могут комбинироваться в конкретном тексте самым непредвиденным образом, сплетаясь в единое экспрессивное ядро. Так, повтор нередко сопровождается парцелляцией, сегментацией, обращением к односоставным, эллиптическим предложениям.

При анализе синтаксических единиц следует учитывать тот факт, что в тексте, особенно художественном, предложение получает дополнительные семантико-грамматические нагрузки по сравнению с предложениями такого же состава, взятыми изолированно (Адмони, 1985). Отсюда необходимость учета целого текста при анализе любой языковой единицы, а не только синтаксической. На это впервые обратили внимание даже не ученые, а талантливые художники слова. Так, Л. Толстой писал о целостности текста следующее: «В настоящем художественном произведении нельзя вынуть один стих, одну сцену, одну фигуру, один такт из своего места и поставить в другое, не нарушив значения всего произведения» (Толстой, 1951. С. 131).

Набор экспрессивных синтаксических конструкций на сегодняшний день не установлен окончательно, думается, что он не может быть установлен и в будущем, ибо в конкретном художественном тексте носителем экспрессивной идеи может стать любая морфологическая категория, любые особенности синтаксического строения фразы, все зависит от темы текста, индивидуальной манеры писателя, его намерений, ситуации порождения и восприятия текста.