Всеобщее избирательное право в его ценностных основаниях и издержках

Всеобщее избирательное право в его ценностных основаниях и издержках

Автор анализирует принцип всеобщего избирательного права в его ценностном восприятии людьми. По его мнению, ценность названного принципа можно повысить, если заменить имеющуюся формальную регистрацию в качестве избирателей всех отвечающих избирательным цензам граждан заявительной регистрацией, позволяющей включать в число избирателей только тех, кто обратился за такой регистрацией.

Принцип всеобщего избирательного права так давно устоялся в качестве постулата, что обсуждать его аксиологическую состоятельность странно. Тем не менее, поводы задаться вопросом о его ценности есть. В реальности, которую создает политико-правовое общение, значимо лишь то, что способно определять юридически существенное поведение людей, что так или иначе связано с ценностями. Они различны по происхождению и качеству, но имеют нечто общее: ценные вещи по природе своей таковы, что ими дорожат. И все, что дорого, не достается без издержек и потерь; полученное даром едва ли высоко оценят. Изучение в ценностном смысле предметов, вовлеченных в юридический оборот, позволяет понять важные стороны их существа, представить их положение и виды на будущее, способы верного с ними обращения. Такой подход может иметь, по крайней мере, познавательный эффект даже в отношении давно известных вещей, таких как всеобщее избирательное право.

Ценности не всегда исчерпывающе определяются их видимой пользой, а та бывает небесспорной и неочевидной. Ценность остается собой, пока длится привязанность людей к предмету, сохраняется нужда в нем и решимость его беречь, пока мирятся с его несовершенствами, с потерями и затратами, в которые он обходится. Эта решимость тем крепче, чем более она безотчетна и молчалива, чем больше ценность берегут и деятельно ей служат. Так, на сакральное не жаль тратить время и силы, ему служат и, даже изнемогая в трудных ритуалах, не помнят потом утомления; его ревнуют и берегут от назойливости, от «сглаза». Уже потому оно остается обычно в немногословной тайне.

Простые, бесхитростные ценности в одобрениях тоже не нуждаются, настолько они убедительны. Они столь подлинны или привычны, так основательно коренятся в естестве, в рефлексах человека, что обнажают свое существо и достигают сознания лишь в испытаниях, лишениях или в мигах удовлетворения: в озарении истиной открытия, доставшейся ученому, в глотке воздуха и воды при удушье и жажде, в тоске по утраченной свободе или в здоровье после тяжкой болезни.

Гражданство — ценность, но осознают его в этом значении в крайностях: когда за гражданина заступятся консул или войска либо грозит Deminutio capitis (поражение в гражданских правах). Маяковскому нужна была ситуация столкновения, чтобы раскатисто воспеть советский паспорт и свое гражданство, без той пошлости, порция которой достается иногда человеку, попавшему в какой-нибудь паспортный стол. О действительных ценностях, особенно священных, выскажутся скорее косноязычно, невнятными междометиями, потому что гладкую речь собьет чувство высокого, запретного, опасение навредить пошлостью либо очевидность обыденного. О них скажут буднично, без ударения на том, сколь они важны, потому что это ударение неуместно.

Ценность сомнительна и поверхностна, если о ней говорят нестеснительно и пышно, возмещая ее слабость словесным изобилием, если внушают себе и окружающим, словно заговорами и заклинаниями, нужное правоверие, если имитируют и предъявляют знаки верности тому, что следует одобрять и ценить. У ценности нет верной поддержки, если на ее доказательства тратятся больше, чем на нее саму. Нельзя сказать, что речевая активность в похвалу ценности протекает всякий раз во лжи, тем более намеренной, продуманно исполняемой — она слишком трудна. Но если такая активность необходима в завышенных величинах, если ее не удержать, то внутренняя организация носителя подобных наклонностей, вероятно, слишком подвижна, смещена в сторону раздражения и в ущерб торможению. Его психика (и физиология) не даст ценностям длящейся поддержки и отвлечется на новые, которые тоже быстро истощатся. Воодушевление и символическая выразительность, если даже искренни, слишком скоротечны, чтобы представляемая ими ценность стабильно оставалась мотивационным ориентиром.

Избирательное право подает в России признаки того, что ему ценностных опор не хватает.

С одной стороны, знаки одобрения и веры в электоральную демократию кажутся порой избыточными. Они, единодушно-убедительные на первый взгляд, оставляют неясным, кому и чему предназначены слова о «гражданском долге избирателя», «воле народа», «праве выбора» и прочем подобном — не того ли ради, чтобы самозабвенно вовлечься в электорально-демократическое единение. Вызывая неловкость, оставляя оттенок фальши, эти символы, как и всякая нескромность, рождают недоверие к убеждениям и мотивам, которые им положено то ли выразить, то ли укрепить.

С другой стороны, существует плаксивая или восклицательная риторика, что «от нас ничего зависит!», «мы ничего не решаем!», которой объясняют свое неучастие в избирательной деятельности. Когда публичную власть и властвующих определяют местоимением «они» со многими прилагательными, выходящими иногда за пределы нормативной лексики, это семантически и позиционно отражает расторжение или отсутствие связи между голосующей и выборной сторонами — той связи, которую избирательное право создать не смогло, потому что на него не рассчитывают.

Подобные симптомы малозаметны у тех, кто интуитивно понимает значение выборов и буднично, деятельно старается ради их успеха, например у значительной части личного состава избирательных комиссий. Девальвация избирательного права не задела ту значительную часть граждан, что неизменно являются на выборы. Застигнутый вопросом бодрого репортера, такой гражданин не умеет поддержать предложенной бодрости и хорошо объяснить свои электоральные мотивы, а неловко высказывается в затертых выражениях на тему гражданского долга или надежды на лучшее. Явка избирателей важнее, чем слова поддержки, но этого мало, чтобы избирательное право подтвердилось в мотивационно-ценностном плане, ибо статистика и результаты голосований не вполне убедительны. Значение доказательства имеют поступки, бездеятельность, а также их последствия.

Ряд обстоятельств делает небезнадежной попытку такие доказательства получить. Оценим общую реакцию на изменения в объеме электоральных возможностей в последние годы. Приняты ли они спокойно, сопровождаются ли деятельной поддержкой или протестными настроениями; так ли они значительны, чтобы проявиться в поведении?

Выборы, вдохновляемые на рубеже 1980;90-х гг. верой в правоту голосующей воли, способной все рассудить и всему дать правильный строй, потускнели в обаянии своем. Это позволило сузить пределы их применения в пользу иных, нежели электоральные, процедур, и список институтов публичной власти, создаваемых прямыми выборами, стал короче. Место выборов занято теперь инвеститурой (наделением полномочиями) глав субъектов РФ. Новый закон об общих принципах организации местного самоуправления допускает образование представительного органа муниципального района из глав администраций и депутатов поселений. Взамен дополнительных выборов при досрочном выбытии депутата предусмотрено замещение вакантного мандата, если депутаты избирались партийными списками. Прежде судьбу подобных замещений предрешали выборы с той последовательностью в списке кандидатов, что предъявлена избирателю и связана актом его голосования; теперь партия вправе заместить вакансию депутата вне очереди. Продление сроков полномочий выборных органов сокращает применение выборов во времени. Чем реже выборы, тем меньше они востребованы.

Вариантов электорального правопользования стало меньше, когда вышло из употребления голосование по позиции «против всех». Предпочтение пропорциональной системы упраздняет или сокращает ряд возможностей распоряжаться и пассивным, и активным избирательным правом. Сузился круг субъектов, имеющих право на выдвижение кандидатов. Если в 1990;е гг. среди них числились общественные объединения, избирательные блоки, избиратели, то теперь это право оставили политическим партиям, ибо лишь они удержали «титул» избирательного объединения, ну и гражданам, конечно, но только если они не сошлись в легальную организацию. Отменен избирательный залог и временно оставлен сбор подписей, при котором выдвинуть кандидата решительно труднее и дороже, а риск нарушить правила выдвижения и утратить право баллотироваться — выше. Верная перспектива обещана лишь партийному выдвижению, что определенно сужает круг пользователей пассивного избирательного права.

Перечисленное ложится в линию, имя которой — «ограничение избирательного права». Ее легко пояснить перечнем причин, сделавших такие перемены полезными и нужными. Объективно это значит, что избирательное право пока не подтвердило себя как насущная, первоклассная ценность; такие ценности не уступают и без деятельного сопротивления не позволяют их умалять. Много ли родителей согласится ограничить себя в праве на воспитание детей, если даже им доказать пользу данного ограничения? Сопоставима ли ценность избирательного права с ценностью родительских прав по качеству и мотивационному потенциалу? Несогласия с ограничением избирательного ресурса, конечно, были и продолжаются.

Однако, во-первых, они не помешали ограничить его, во-вторых, нельзя утверждать, что в них преобладает ценность избирательного права, а не рефлекс возражения, недоверие к переменам и запретам, которые зовут на борьбу с собой.

Симптомы слабости избирательного права не ограничиваются сказанным. Если, например, в списке кандидатов первыми стоят видные руководители, спортсмены или артисты, которых, кстати, мало соблазняет выборный мандат, то выборы выглядят неубедительно, раз для хорошей явки и для избрания нужна внешняя сила «паровоза», авторитетной персоны. Как интерпретировать судьбу порога явки, который на президентских выборах составлял не менее половины, на иных — четверти учтенных избирателей; который снижали и наконец отменили? Ведь эта отмена позволяет получить выборный результат, даже если большинство не обращается к избирательному праву, и оно реально теряет качество права всеобщего. Как оценить запрет негативной агитации в самых эффективных СМИ — в телевещании, которая, с одной стороны, вредит правящей партии и выборам, а с другой — образует важный ресурс и объект избирательных правоотношений.

Конечно, уверенно зафиксировать уступчивость граждан к сокращению электоральных свобод пока нельзя, потому что не исключена отсроченная реакция, сила которой, возможно, постепенно собирается, растет и ожидает видного повода, чтобы затем опасно выплеснуться или получить добавленный потенциал протеста совместно с другими гражданскими неудовольствиями. Однако и отложенное возражение — подозрительный симптом недооценки избирательного права. Впрочем, ценность не всегда себя обнаруживает в ожидаемых поведенческих актах, и порой отрицание — это признание ценности, но с отказом действовать в имеющихся неудовлетворительных условиях. Кроме того, ценность избирательного права, быть может, не выразит себя в деянии, если интересами субъекта владеют практические нужды и обстоятельства, скажем, хорошая (плохая) погода в день голосования, занятость другими делами.

Ценность неодинаково себя покажет в поведении больных и здоровых, богатых и бедных. Вообще, у разных людей разная интенсивность и шкала ценностей. Молодых можно увлечь избирательным правом, если подать его в близких им представлениях; старшие, случается, голосуют с автоматизмом электорального навыка; а людей среднего возраста, голос которых исключительно важен, право выбора должно впечатлять остротой конкуренции, расчетом на дельного кандидата, чтобы избирательный процесс и результат были сопоставимы с другими их интересами.

Серьезно обесценить избирательное право может его отторжение или злоупотребление им в обществе, публично-правовые традиции которого не вошли в корреляцию с институтом выборов. Однако к России это не относится, ибо ценностных образований, отрицающих выборы, здесь нет. Другое дело, что отечественная политико-правовая традиция не дает верной поддержки индивидуализму и соревновательности, без которых электоральная конкуренция, т. е. свободные (читай — состязательные) выборы, невозможна. Разность исходных электоральных принципов — соревновательности и народного единодушия — сама по себе не отменяет ценность выборов, но дезориентирует мотивы и ожидания, мешает их действенной определенности.

Чтобы судить о состоянии избирательного права как о ценности, полезно представить ее содержание. В структурном плане эта ценность неодносложна. В ней совместно и в разных соотношениях участвуют этические начала, продукты интуитивно-эмоциональной активности, рационально-прагматический интерес.

Избирательное право можно ценить, исходя из веры в свободу воли или в закон, из доверчивости подопечных граждан заботливому начальству или подозрительности с побуждением связать публичную власть силой электорального решения. В голосовании могут чувствовать акт народного единения со справедливым руководством, надежду на лучшее либо интригу участия в соревновании, где удача на стороне сильнейшего, а «лузеры» уступают по правилам честной игры, чтобы в другой раз пересилить соперников. Социальные инстинкты природного происхождения, и те в обсуждаемой ценности участвуют, взять, к примеру, «рефлекс свободы». Животное стремится высвободиться из тесноты и ограничений ради свободы движения и выбора, а не только ради питания и подобных побуждений, с которыми этот рефлекс даже способен конкурировать. Пребывание под властью побуждает политически организованных людей расширять пространство выбора, чтобы власть — источник ограничений — сама обратилась в объект контроля, усмотрения.

Избирательное право прагматически ценно как средство создания власти или получения ее. Оно обеспечивает политическую коммуникацию и прочие преимущества, распределяемые между субъектами избирательного права, разумеется, не поровну. В избирательном праве — бездна пользы, обеспеченной не столько всеобщностью, сколько его способностью конституировать законную власть. Выборы, как и другие процедуры, не обещают, конечно, ни компетентной, ни честной власти, ни, тем более, исполнения «чаяний простых людей» или «воли народа». Тем важнее позволить им исполнить свое назначение. Позволяя примириться с властью в силу ее формальной законности, выборы обеспечивают существование в политически устроенном обществе, помогают сгладить гражданские досады, терпеть неизбежные излишества и низкое качество властвования, оживлять надежды и отчасти подчинять носителей власти предсказуемым правилам. Это немало, ибо с упадком легальной власти все равно будет вызвана к жизни власть, но уже незаконная, опасная и опороченная. Платить за ее распад и воссоздание всегда приходится цену, которая не идет в сравнение с другими издержками.

Итак, дефицит ценности избирательного права может располагаться в этической плоскости, в прагматической, даже в эмоционально-физиологической, и в их пересечениях. Деградирующий алкоголик, бродяга объективно не избиратель. Им, быть может, когда-то досталось воспитание в ценностях, идеях и принципах, но психика и физиология не дают уже энергии нужной силы и качества, чтобы им следовать. Неспособность такого рода частично учтена законом: душевнобольным не положено участвовать в выборах. В этике «свободы воли» их недуг дает основания к правоограничениям потому, что он волю исключает, означает «порок воли»; в этике действия (закона, судьбы) в нем чувствуют порок поведения и лишают избирательного права так же, как официально лишены его преступник в заключении или на пробации, банкрот, а неофициально — бездомный, люмпен.

Учтем, что признаки неблагополучия в избирательном праве нельзя списать лишь на его собственные дефекты. Опасна судьба избирательного права в обществе, растерявшем ценности, веру до масштабной аномии, беззакония, разложения. Без этических опор, со слабым правовым чувством, не справляясь со страхами или в легкомысленной беспечности, оно не умеет поддержать правовой уклад и беспорядочно ищет замену утраченному. Оно создает и заимствует искусственные образования в бесплодной попытке на кого-нибудь или на что-нибудь опереться. Истощенная совесть освобождает людей от обязанности совершать личный труд в социальной, правовой коммуникации, осмысленно рисковать с гражданской ответственностью. Если прежняя система ценностей себя опорочила, люди теряют ценностные мотивации, способность привязываться и отстаивать то, что им дорого. Если растет количество неврозов, суицидов, преступность, коррупция, социальное сиротство и, конечно, абсентеизм, не поздоровится как избирательному праву, так и религии, институту семьи, чадородию, государственности, собственности, праву на жизнь. Наука немногим поможет обществу, впавшему в аномию: ее советы мало убеждают публику, и, лишь предъявляя факты, наука иногда содействует оживлению правового, социального чувства, дает ему направление, если оно еще в состоянии ожить.

Как бы то ни было, избирательное право, не обеспеченное ценностной поддержкой, недополучает ресурса и теряет главное — способность легализовать публичную власть и дать начало отношениям ответственности выборных органов и лиц перед голосующими гражданами.

Свои аспекты имеет ценность всеобщего избирательного права. Оно вдохновляет ожидания справедливости, от которой ни одно общество не посмеет открыто отречься, а справедливость часто связывают именно с равенством прав. Всеобщность настроена на одну волну с идеями народного единения в правде, народной воли, которая должна быть общей. Говорить, что сила всеобщего избирательного права покоится на вере в права человека, тоже допустимо, хотя и с оговорками (институт выборов значительно старше идеи врожденных гражданских свобод). Кроме того, идея всеобщего избирательного права показала себя как локомотив небесспорного, но все же прогресса. Скажем, эмансипация началась не с феминизма, а с движения суфражисток, теперь же равноправие полов набрало такую силу, что впору думать о том, как его умерить. Всеобщее избирательное право стало почти универсальной ценностью, и отказ от него не только недопустим, но и объективно невозможен.

Но ничто не дается без рисков и потерь. При низкой явке ценность избирательного права страдает именно из-за его всеобщности. Абсентеизм позволяет думать, что избирательное право недорого стоит. Эта убежденность растет, когда правом уговаривают пользоваться; от настойчивости до подозрительной навязчивости — один шаг. Всеобщность вредит, когда право голоса слишком доступно, не требует личных усилий, не «оплачено». Она открыла простор мошенничеству с голосами не самых бодрых и бдительных, зато многочисленных избирателей.

С расширением электората Англии ХIХ в. выяснилось то затруднение, что избирателей из новых групп нужно просить явиться на регистрацию, оплатить ее (недорого, впрочем) и проголосовать. А. Шлезингер связал девальвацию выборов с пополнением электората неграми, женщинами, молодежью: «Снижение активности на выборах в наше время объясняется, вне всякого сомнения, изменениями в составе избирателей». Вместе с тем англосаксы не на шутку боролись за расширение избирательного права, делом подтверждая его высокую цену. Они же сохранили заявительную регистрацию избирателей и тем самым оставили их с бременем заботы о своих правах. Условия регистрации, конечно, улучшались: распространялись в удобных местах регистрационные анкеты, проводились обходы домов с приглашением зарегистрироваться, но в итоге избиратель все же должен лично побеспокоиться о признании за ним права голоса.

Ценность избирательного права выше, если оно достается тем, кто показывает интерес к правопользованию такими действиями, как инициатива в регистрации по списку избирателей. Не все заблаговременно заявят себя в список голосующих, оттого круг избирателей сжимается. Тогда явка относительно растет, что делает всеобщее избирательное право убедительным. Рост, конечно, будет условным, формальным, что не опровергает цель. Ведь право и живет в условленной форме, и полагаться на него можно потому, что оно позволяет наблюдать себя в повторяемости, стабильности формальных правил.

Всеобщее избирательное право, кстати, тоже обрамлено формами, иной раз небесспорными: отчего в Швеции 17 лет, в Бразилии 16, а в Японии 20 установлены как возраст, начиная с которого гражданин, не охваченный прежде всеобщим правом, становится избирателем? Потому что так формально условились считать. И заметим в целом, что ограничения всеобщего избирательного права не только не отрицают принципа, но и обязательно его сопровождают. Важны не ограничения (цензовые или процедурные), а смысл и основания таковых. Дискриминационные ограничения, конечно, опровергают всеобщее право, но если они имеют технический смысл (скажем, возрастной ценз), то избирательному праву это никак не вредит. Кто пострадает от дискриминации, если всем гражданам будет предложено зарегистрировать себя в списке избирателей? Ответ на вопрос не предрешен.

В России ценность избирательного права остается небесспорной потому, кроме прочего, что оно досталось не в «борьбе за право», как говорил Р. Иеринг. Пока оно всем доступно, ничто ему не грозит и избирательные комиссии, власти, партии требовательно зовут им воспользоваться, не хватает поводов преданно его ценить. Выяснить, насколько им дорожат, нельзя расспросами; даже добросовестные социологические замеры едва ли позволят сделать это, потому что в основании ценности лежат иррациональные мотивы. Силу свою они берут не в речевых отправлениях и логических силлогизмах, а в действительных влечениях. Проверить силу ценности и сам факт ее бытия можно, пожалуй, лишь в повседневности, когда привязанность подтверждают обыденным, в основе своей безотчетным поведением, либо в обстоятельствах крайности, конфликта, опасности. Тогда становится ясно, кто и насколько дорожит избирательным правом. Бывает так, что избиратели, не обнаружив себя в списках, напористо заявляют о своем избирательном праве, вплоть до обращения в суд. Но в большинстве случаев их беспрепятственно заносят в дополнительный список, и оттого коллизии, способные быть симптомами, случаются не так часто и не так выразительны, чтобы убедительно подтвердить или опровергнуть ценность голоса. Она проступила бы яснее, когда бы множество граждан сам намек на притеснения избирательных прав встречало так уверенно, как защищают другие насущные ценности: свободу, жизнь, здоровье, семью, достоинство, собственность, Отечество. Не дай Господь, чтобы ценность избирательного права получила в России такую проверку.

Есть и более простые и не столь травматичные средства. Можно предложить гражданину усмотрение в том, заявлять ли себя к регистрации как избирателя, чтобы он сделал несложное символическое усилие, которое обозначит для него важность политического выбора. Количество людей, обеспокоенных предстоящими выборами, возрастет. Одно дело, если признание избирательного права обещано всем, и другое — если беспечность ставит лицо за пределы сообщества граждан-избирателей. Даже символическая изоляция дает чувство неуюта, решимость не остаться за чертой гражданского общества. Тем, в ком интерес к соучастию в электоральном деле еще не ожил, избирательное право навязывать не нужно.

Конечно, форму заявления о регистрации нужно сделать простой, вплоть до телефонного звонка, sms или электронного письма. Это, кстати, увлечет перспективную молодежную часть электората. Достоверность представленных заявителями персональных данных нужно, разумеется, проверять. Но информационные центры избирательных комиссий ведут такую работу и обладают хорошей базой данных, включающей тех несовершеннолетних граждан, кто еще не имеет избирательной правоспособности. В день выборов регистрацию необязательно закрывать, хотя это осложнит и работу комиссий, и обеспечение избирательных прав. Чтобы не рисковать, многие граждане пройдут регистрацию заранее. Полезно поощрять тех избирателей, кто участвовал в двух-трех прежних голосованиях, избавляя их от последующих заявлений.

Не сказать, что это придаст избирательному праву недостающую силу, но такими приемами можно пробудить чувство ценности, если оно еще есть или уже готово к оживлению. Оживлять его так или иначе нужно, потому что все невостребованное деградирует. Обязанность голосовать, установленная в некоторых странах, обеспечивает всеобщие выборы под страхом наказания. В России не склонны к подобным мерам и до сих пор полагались на информирование и повышение правовой культуры силами избирательных комиссий. Но, как бы хорошо эта работа ни велась, избирателю в ней предложено быть получателем услуг, объектом воспитания, а не главным интересантом.

Кампания регистрации стала бы преддверием и частью избирательной кампании с участием граждан, партий и с выгодой для тех и этих. Как и в Англии ХIХ в., мобилизацию избирателей развивали бы партии, что обещает им рост влияния, а партийная система, как принято думать, перспективна и нужна России. Говоря о попутных преимуществах, заметим, что и суды повели бы отбор присяжных из лиц, отмеченных по ГАС «Выборы» в качестве избирателей, т. е. заведомо более перспективных в этой роли.

Если избиратель старался (заявил о регистрации, ждал голосования) — уже это одно сделает непростым его решение уклониться от выборов. Моряки заботятся об образовании судовых участков больше и голосуют бодрее, чем «сухопутные» граждане, не только под нажимом капитана. Сама ценность избирательного права повышается, потому ли, что оно образует канал коммуникации с берегом, от которого отделяет море, либо потому ли, что коллективная жизнь команды делает неудобным уклоняться от участия в общих делах. Старики, больные, ограниченные в движении избиратели иногда показывают интерес к выборам живее, чем граждане, которые не чувствуют никаких препятствий к голосованию. Ситуация вызова бодрит, и вряд ли стоит лишать этой бодрости, избавляя граждан от необходимости быть подвижными.

Заявительно-инициативная регистрация даст поводы к тому, чтобы звание избирателя обратилось в знак достоинства, когда в незарегистрированном видят социальную несостоятельность, бесприютность, нужду или беспомощность, как у бомжа, не вполне дееспособного, инфантильного или даже подозрительного субъекта.

Власть получит больше оснований быть ответственной, когда в ее создании участвуют деятельные, не искусственно вовлеченные в избирательную кампанию лица. Они по определению более взыскательны, что отразится на содержании отношений между избирателями и выборными, наполнит их ответственностью. Актуальный состав избирателей будет укомплектован тогда публикой более бодрой и, возможно, ответственной, что повысит качество выбора как в исходных позициях, из которых он осуществляется, так и в последствиях, которыми он от зовется. Общность людей, лично потратившихся на участие в выборах, источает требовательную подозрительность к тому, кто воспользовался ее кредитом, и, вероятно, предъявит это настроение. Тогда жалобы на плохое начальство потеряют убедительность, как неубедительны жалобы на плохое состояние собственных дел. Свобода быть недовольно-жалобным потеснится, если избиратель будет опасаться сделать неверный выбор, станет считать риски, питать интерес к успеху своей партии, своего кандидата. В выборах разовьется больше состязательности.

Замена государственной инициативы в регистрации гражданской инициативой покажется кому-то невозможной. Но отмена порога явки — сопоставимая мера — тоже далась непросто. Более того, сам дефицит ценностной поддержки дает удобный случай сделать попытку. Она может оказаться полезной и в том случае, если не даст результата, а будет лишь обозначена и спровоцирует дискуссию, пусть ненадолго, взволнует и обратит гражданское чувство на защиту избирательного права как насущной ценности.

Разумеется, любое посягательство на всеобщее избирательное право неприемлемо, его ценностный потенциал далеко не исчерпан и, более того, до сих пор остается не вполне выясненным. Неприемлемо разрушать инфраструктуру учета и регистрации избирателей, ГАС «Выборы», функции которых в этой части пусть останутся нетронутыми или расширятся. Необходимо продолжать работу по информированию и развитию правовой культуры избирателей — агитацию, которую избирательные комиссии ведут не за персоны и не за партии, а за сами выборы. Недопустимо отказывать в содействии тому, кто нуждается в помощи при выполнении избирательных действий, но так, чтобы помощь была востребована, а не навязана.

Пострадает чей-нибудь интерес? Бесспорно, права части избирателей останутся не только без реализации, но и без признания, как по их забывчивости, небрежности, так и по объективным причинам (перемещения, недостаток времени и пр.). Рискованно менять условия доступа к осуществлению избирательного права? Конечно. Но публичные интересы и права еще больше пострадают, если ничего не предпринять.

Соотношение издержек и приобретений нужно рассчитывать исходя из того, что проблемы ценностной поддержки всеобщего избирательного права сложились объективно, произвольно упразднены быть не могут и вынуждают с собою считаться. Оживая как ценность, избирательное право сослужит службу не только выборам, но и публичному правопорядку в целом, приободрив гражданское самочувствие тех, в ком оно еще может быть восстановлено.

избирательный право власть электоральный.