Стол и дом

В общине сестер милосердия ждал стол и дом.

Общее руководство сестрами по просьбе великой княгини Елены Павловны взял на себя виднейший из русских хирургов того времени Николай Пирогов, отправлявшийся с ассистентами и другими врачами в Крым. Но даже тяготы пути — железных дорог в то время практически не было — оказались детской шалостью по сравнению с тем, что ожидало сестер в Севастополе. «Сначала все это было странно, чудно, — вспоминала Бакунина, — но в это время раненых не было так много; иногда трех человек вдруг принесут, иногда сами приходят. Но что дальше, то больше, и часто от 16 до 20. Тут же, тотчас, и начинаются операции: ампутации, резекции, трепанации. Большею частью все делал сам Николай Иванович. Докторов очень много всех наций, даже американцев. Все они очень учтивы, даже чересчур. Говорят: „Будьте добры сделать то или это; сделайте одолжение, давайте через два часа это лекарство“. И русские доктора очень внимательны и учтивы. Я не хочу в подробности описывать все эти страдания, все эти операции, мучения, крики; да это, несмотря на ужасы, по самому своему продолжению становилось монотонно, и продолжалось не день, не три, не неделю, не месяц, — а месяцы!» .

Но и это было далеко не самым страшным.

" Я знаю, — писала Бакунина, — что доктора и даже сестры при позднейшей, более консервативной хирургии, поразились бы, если б я подробнее стала описывать то множество ампутаций, которые делались у нас всякий день; но пусть они вспомнят, что все ранены были ядрами и осколками бомб, и поэтому, кроме ран, был всегда и ушиб; к этому еще — скученность раненых, дурные условия и зараженный воздух. Мы и доктора не ходили за больными, а почти все получили тиф; солдаты были утомлены, и часто после операции, при первой перевязке, оказывалась гангрена: резекции шли неудачно; ампутации ног кончались хуже, чем рук". Сестры болели вместе со своими пациентами и некоторые из них, пережив тиф, стали жертвами холеры. Естественно, такого поворота событий никто из восторженных девушек не ожидал. Ко всему прочему на сестер милосердия легли и обязанности, совершенно не имеющие отношения к их прямым обязанностям.

" К нашим постоянным трудам, — рассказывала сестра милосердия Бакунина, — прибавились новые хлопоты: всем ампутированным стали раздавать деньги; у кого нет ноги, тому 50 руб., у кого нет руки — 40 руб., а у которых нет двух членов, то 75 руб. Наши раненые, разумеется, сейчас же просят нас взять деньги на сохранение. Но, приняв, надо все записать аккуратно: имя, полк, родину, родных. Суммы соберутся большие. Вот у меня в один день собралось до двух тысяч серебром, и как страшно было их беречь; ведь мы не имели ни комодов, ни сундуков. А было еще хлопотливее то, что больной вдруг просит дать ему рубль или даже 50 коп., а разменять 50-рублевую бумажку в Севастополе было очень трудно. Потом еще при отправлении больных в другие госпитали надо отыскать всякого, от кого взял на сбережение деньги, и отдать ему" .

Неизбежным следствием тяжелой жизни и трудностей стали мелкие и крупные дрязги между сестрами. Ну, а поскольку большинство из них были из аристократических семей и постоянно писали о своей жизни родным, слухи о непорядках скоро дошли до великой княгини. Елена Павловна пыталась заменить руководителей крымских сестер милосердия, но результаты отнюдь не радовали ни ее, ни сестер.

" Старшей сестрой, — вспоминала Бакунина, — к нам приехала баронесса Екатерина Осиповна Будберг, хорошая, дельная и добрая сестра. Но что мне не нравилось, это то, что у нас в общине, где все должно, кажется, быть основано на любви, милосердии, полной готовности делать все, что возможно, стало вводиться какое-то чиновническое и формальное отношение к делу. Я знаю, что были сестры, которые на меня сердились за то, что я хожу к больным не в мой дежурный день, а я именно хожу, чтобы поговорить с ними, что они очень любят" .

Патриотический запал к тому времени практически угас, и некоторые из сестер покинули отряд еще до истечения срока обязательств, другие — немедленно по его окончании. И никакие уговоры, увещевания и ссылки на раненых, нуждающихся в помощи, результата не имели.

Оставшиеся сестры вместе с вновь принятыми, в том числе и из «сердобольных», помогали эвакуировать больных и раненых из Крыма в крупные причерноморские города — Николаев, Одессу — и продолжали ухаживать за ними в тыловых госпиталях. Казалось бы, с окончанием войны их миссия окончена, однако великая княгиня не хотела расставаться со столь понравившимся ей и возвышавшим ее в глазах общества делом. Она упорно добивалась расширения общины, приема в нее новых сестер и устройства их на работу в санкт-петербургские больницы. Вот только результаты не внушали оптимизма никому из окружающих.

Восемьдесят «сердобольных» — немолодых и не всегда здоровых дам, отправленных в причерноморские госпитали, не выдерживали тяжелой работы, болели и умирали. Говорили, что ушла из жизни каждая четвертая «сердобольная». Но Елена Павловна не сдавалась. По ее поручению Пирогов написал следующую инструкцию по набору новых сестер: