Советское кино как актуализация коллективного бессознательного

Выйдя из праздничной стихии в социум, т. е. актуализируя свой психологический потенциал в XX в. в социальных формах, лиминарий создает специфическую субкультуру, которую мы знаем как «социалистическую культуру». То, что еще недавно преподносилось универсальным, на самом деле, в истории отечественной культуры является лишь одной из субкультур, в границах которой происходила социализация свойственной лиминарию картины мира. Ядро этой субкультуры — сказочный, утопический архетип праздника. Так подтверждается тезис К. Юнга о том, что постижение мира интровертом происходит в соответствии с архетипом. Но в соответствии с архетипом мир не только постигается, но разрушается и возводится новый.

Поэтому художественный опыт экранной культуры и ее контакты с литературой странно рассматривать без соотнесенности с ценностными ориентациями лиминарной субкультуры. Это была одна из самых стабильных субкультур еще и потому, что ее «вождями» были не только политические самозванцы, но и некоторые духовные вожди предшествующих этапов русской истории, опыт и наследие которых было включено в ценностную систему этой субкультуры, что имеет прямое отношение к функционированию в этой субкультуре литературы прошлого. Вообще, многие крупные мастера слова и прежде всего Л. Толстой были представителями в искусстве именно лиминария. Отнести Л. Толстого к художникам, представляющим этот психологический тип, позволяет данная ему Н. Бердяевым характеристика. Когда Н. Бердяев пишет, что истинной жизнью для него была не жизнь личности, а безличная, общая жизнь, в которой исчезают все качественные различия и все иерархические расстояния⁶⁶, то именно это как раз и свойственно лиминарию, отрицающему реальный мир с его иерархией и апеллирующего к некоему братству людей, ощутить которое реальное общество мешает.

Кстати, экранизировавший в 1960;е годы, т. е. уже при агонии лиминальной субкультуры, «Войну и мир» С. Бондарчук не разглядел замысла автора этого романа — гениального русского лиминария: изображения войны в нем как грандиозного ритуального действия с жертвоприношениями, искуплениями, смертями, но зато и с возрождением нового, оздоровленного космоса, победившего хаос, т. е. агрессивно вторгшееся в православный мир западное начало. Истиной в романе владеют не мыслители и военачальники, а именно лиминарии. В этом ритуале оказались уравненными представители высшего света и простолюдины. Один из лучших романов XIX в. представляет манифест лиминального сознания. Поэтому нельзя утверждать, что лиминальная субкультура была сплошной «зияющей дырой». В ней творили и Булгаков, и Платонов, в ней восхищались и Л. Толстым, и Ф. Достоевским. Вообще, во многом она создавалась и художниками.

История с «Войной и миром» свидетельствует, что литературные пласты культуры воспроизведению мифологических и космологических форм ритуала не чужды. Во всяком случае, битву под Бородино писатель изображает именно как столкновение хаоса и космоса. Это столкновение воспроизводится как подсматривание за активизацией антиструктурных сил. Автор не в силах отвести свой взор от картины хаоса, хотя и испытывает от этого глубочайшее страдание. В воссоздании сражения сквозь призму восприятия Пьера Безухова филологи усматривают уже эксперименты с внутренним монологом и предвосхищение Пруста, но на самом деле оно возвращает к античным мистериям и космологическим ритуалам.

Как уже отмечалось архетипом лиминальной субкультуры оказалось праздничное поведение и его вторжение в социальную жизнь. Следовательно, русскую историю истекшего столетия определяет не только Маркс, но и архетипы традиционной культуры, к которой относится и русская, что естественно. Контакты с миром эта субкультура выстраивает, исходя не из объективных связей, их изучения, а из повторяющихся архетипов, что соответствует психологической установке интроверта, которую она социализирует и идеологизирует.

Функцию медиатора, носителя таких архетипов, связанных с праздничным мифом, в русской культуре осуществляет именно лиминарий как психологический тип. Чтобы в этом утвердиться, необходимо, исходя из психологии, по-новому взглянуть на тип русской культуры. Для каждого типа культуры отношение между разными психологическими типами будет специфичным. Так или иначе каждый из них способен себя проявить в истории, претендуя на актуализацию и культурализацию своих картин мира. Тем не менее, тот или иной тип культуры отличается от других тем, что какой-то психологический тип личности в них способен быть определяющим. Принимая это во внимание, понимание культуры как предрасположенности к определенному типу «творческих ответов» на «вызовы» истории можно уточнить. Такой тип ответов не возникает из ничего, он заимствован у одного из психологических типов личности, оказываясь трансформированной психологической установкой.

Для отечественной культуры тип лиминария означат больше, чем остальные типы, которые хотя в русской истории и успели проявиться, но в этом с лиминарием сравниться не могут. Возможно, такое положение в отечественной культуре можно объяснить тем, что до сих пор в ней многое означают традиционные ценности, преодоленные в западном мире Реформацией, революциями и развитием материальной цивилизации. Такого взлета экстравертивности, какой в свое время произошел в Европе, в «литературной цивилизации» не произошло. Удивительно ли, что лучшими представителями русской культуры на всех этапах ее истории были художники, в том числе, и упоминавшийся Л. Толстой?

«Новое Средневековье» означало прорыв в поздней истории России представлений и ценностей, характерных для средневекового лиминария с его культом нищеты, странничества и ухода из мира с его социальным неравенством. В XX в. эта тенденция проявилась в попытках реализовать праздничный миф в социальных формах. Возможным это оказалось потому, что лиминарий и не нашел себя в той материальной цивилизации, которую в городах конца XIX и начала XX в. создавало русское «третье сословие», и не принял ее вообще. Не относился никогда лиминарий к вещи как к ценности, и деятельность сама по себе для него не была самоценной. Иначе говоря, то, что предстает ценностью для мещанина-предпринимателя, не является таковой для лиминария и отторгается его картиной мира.