Жрецы, отшельники и мудрецы

В поздний ведийский период, пришедшийся, видимо, на первые века I тыс. до н. э, арийские ритуалы чрезвычайно усложнились и стали весьма изощренными. Этой системе ритуала посвящена Яджурведа. В ней содержатся описания обрядов и их толкования, обозначенные термином «брахманы». Так же стал называться и созданный позже цикл — брахманы, составивший часть ведийского канона.

Брахманы разделяются на правила видхи и сопровождающие их толкования артхавада. Они представляют собой нечто вроде инструкций, разъясняющих громоздкие и запутанные ритуалы и дающих мифологический комментарий к ведам, которые уже в то время стали непонятными. Таким образом, каждая веда (самхита) снабжена своим циклом брахманических текстов, отразивших, в числе прочего, и те изменения, которые происходили в религиозной идеологии. Пожалуй, самым существенным из них было возвышение жреческого сословия брахманов, претендующих на монопольное знание тайн сложнейших ритуалов. Возросшее могущество жрецов обосновывалось в глазах верующих тем, что правильное, безошибочное исполнение ритуала, доступное только им, ритуал-технологам, подчиняло их воле даже самих богов. «Брахманы — поистине воплощенные боги», — говорится в Яджурведе.

«В ритуале то совершенно, что совершенно по форме» — этот девиз ритуаловедов позже многое обусловил и в индуизме, и в индийской культуре вообще, например ее склонность к построению многоступенчатых классификационных моделей. Что же касается брахманов, то они, по сути, разработали идеологию брахманисткого общества, сделав главным организующим принципом концепцию некоего всеохватного ритуализма.

Согласно ей человек рождается как должник богам, поэтому он всю жизнь связан с жертвоприношениями. Выделяются «пять великих жертвоприношений»: живым существам, людям, предкам, богам и брахману. Совершать их надлежало соответственно жертвоприноше-ниями существам, гостеприимством, возгласами сваха, свадха, имеющими мистическое значение, и ежедневным изучением вед.

Брахман в этом случае возводился в ранг абстрактного абсолюта, венчающего мир. В то же время брахманом называлась и магическая сила жертвенных обрядов, которая позже стала уподобляться самой жертве. Она же распространялась и на все элементы жертвоприношения, и на жертвователей, превращаясь тем самым в идеальную основу ритуала, а вместе с ним и всего мироздания, поскольку мир, как верили, особым образом воссоздавался в ритуале.

Все эти и другие изменения происходили, когда центр арийской культуры перемещался из Пятиречья к востоку, в долины рек Ганги и Джамны. При этом ведийско-брахманистские взгляды соединялись и переплетались с местными верованиями и культами. Потомки скотоводов-кочевников, некогда пришедших в Индию, теперь жили совсем в других условиях, сменив суровый кочевой быт на удобства и роскошь городской жизни и смешавшись с местными народами.

Этому сложному многоукладному обществу брахманизм уже не мог соответствовать в должной мере. К тому же в V в. до н. э. в Индии зародились новые религии, буддизм и джайнизм, которые нанесли удар по притязаниям жрецов-брахманов на интеллектуальную и духовную исключительность и распахнули двери для всех слоев населения, уводя их от чрезмерной брахманской опеки.

Брахманам ничего не оставалось делать, как приспосабливать священное ведийское наследие своих предков к изменившимся условиям. Нельзя не воздать им должное: они поистине проявляли чудеса изобретательности, занимаясь формальной стороной религии. Они предложили предельно ритуализованную картину мира, разделив его на два уровня, сакральный и профанный, соответственно — мир богов и людей. Человек во время ритуала мог перейти в мир богов, приобщиться к истинной реальности и тем самым обрести для себя истинную опору в повседневной жизни.

Последующие изменения в религиозной жизни древних индийцев получили отражение в циклах лесных книг — аранъяк и сокровенных учений —упанишад (буквально «у ног учителя»). Рассуждения о трудно постижимой сущности брахманских ритуалов, составившие содержание араньяк, подготовили переход к более глубоким философским рассуждениям упанишад, завершивших ведийский канон.

Упанишады — обширный, но обозримый комплекс произведений, сложившийся в основном в VII—V вв. до н. э. Обычно выделяют шесть древнейших прозаических упанишад, называемых Брихадараньяка, Чхандогья, Тайттирия, Айтарея, Каушитаки и Кена, наполовину стихотворная. Позднее сложились стихотворные упанишады: Катхака, Иша, Шветашватара, Мундака, Маханараяна и ряд других. Всего к упанишадам относят около двухсот произведений, созданных позже, но самым почитаемым является собрание из ста восьми упанишад.

Их содержание продолжает ритуально-мифологические темы предшествующих текстов ведийского канона, но только ими не исчерпывается. Мудрецы упанишад в беседах и наставлениях отходят от изощренной казуистики брахманистских текстов и проповедуют своим ученикам новые идеи и учения, например о предпочтении духа религии ее внешней форме, о превосходстве «внутреннего» ритуала над «внешним». Они сосредоточивают внимание на символике ритуала, не столько толкуя его правила, сколько углубляясь в проблемы мироздания. В центре учения упанишад — понятия брахмана и атмана. Первое из них проделало эволюцию от ведийского слова со значением «священное слово» через обозначение некоей сакральной сущности, лежащей в основе всех вещей, до термина, указывающего на первопричину всего сущего, высшую реальность, безличный абсолют. Ему тождествен атман, внутреннее духовное зеркало, отражающее брахман. Это сокровенная сущность и абсолютный дух человека, то, что остается после смерти, когда с него спадают все внешние, бренные оболочки. Мысль о единстве мира приобрела форму тождества атмана и брахмана.

С учением о тождестве брахмана и атмана в упанишадах связано и учение о карме (буквально «деяние»). Оно явилось развитием древнего представления о двух посмертных путях человека, «пути богов» и «пути предков». Первый ведет в высший мир, он открыт лишь постигшим истину о тождестве брахмана и атмана. Те же, кто не обрел этого высшего знания, а ограничивался только предписанной обрядностью, попадают в мир предков, а оттуда вновь возвращаются на землю «тем же путем, каким пришли». В зависимости от того, благим было их поведение или дурным, они обретают в следующем рождении более высокий или более низкий статус.

Земная юдоль, круговорот мирского бытия именуется в упанишадах сансарой, и выход из нее почитается высшим благом. Так, опираясь на наследие предшественников и развивая их религиозные идеи, мудрецы упанишад сделали центром внимания не божественный мир, а человеческий внутренний мир.

Многие положения упанишад стали краеугольными камнями индуизма, и им была суждена долгая жизнь, вплоть до сегодняшних дней, и не только в Индии, но и на Западе. Упанишадами восхищался А. Шопенгауэр, познакомившись с ними в латинском переводе с персидского: «Эта несравненная книга волнует душу до самых глубин. В каждом предложении светится оригинальная, глубокая и благородная мысль, а вся она проникнута духом возвышенности, святости и искренности… И ах, как чисто ум здесь отмыт от прежде нажитых… предрассудков! В целом свете нет труда… столь благотворного и возвышающего, как упанишады. Они утешали меня в жизни и утешат в час смерти».

Завершается ведийский канон большим комплексом произведений под названием веданга, т. е. «члены вед». Их уже не причисляют к священному канону — шрути, а относят к литературе предания, смрити, созданной не богами, а людьми. Большую часть ее составляют калъпасутры, ритуальные руководства для жрецов, трактующие большие торжественные и домашние обряды, и дхарма-сутры, излагающие повседневные обязанности для представителей высших сословий. К ним примыкают дхарма-шастры, трактующие традиционное индийское право.

Между указанными периодами становления ведийского канона нет жестких и непроницаемых границ. Его неслучайно сравнивают иногда с радугой: циклы священных текстов, созданных в разное время, так же незаметно переходят друг в друга, как цвета в радуге, когда нельзя с полной определенностью сказать, где кончается один цвет и начинается другой.