Реальный план происходящих событий
А у Кафки Ужас прост, потому что его кошмарные видения просты. Их не нужно представлять, их не нужно воображать; их нужно только записать для изображения так, как они появляются. И как обыденное простое эти «свидетельства одиночества» возможны для записи протокольным языком канцеляриста. Такое нарративное время для нас априорно не значимо, мы не родились в нем, оно априорно нам не дано; для того… Читать ещё >
Реальный план происходящих событий (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Наличие в текстах двух временных ниток
Время и у Кафки, и у Гоголя сминается наличием двух параллельных рядов наррации. Эти нарративные ряды различаются по качеству Времени. Собственно, весь текст сплетен из двух временных ниток. Одно время — объективированное, которое в натуральном, естественном виде подается читателю через неслышимый и неявный повествовательный взгляд Путешественника, — является стержневой основой. Но на ней в текстах ткется нить (в ткачестве эта нить называется «утoк») ненатунального, сверхъестественного времени. Причем нарративная вопросительная констатация Путешественника («Но ведь, разумеется, у него должна была быть возможность защищаться…») прямо взывает к разуму и заключает одну мысль — необходимость в ситуации суда разумных поисков истины. В обычной разумности именно с этого начинается и идет отсчет нормального натурального временного течения мысли.
Приговор — уже есть, еще не в словах, но в пространстве суда и наказания. Время рассказа начинается отсюда и это движение времени сознания не натурально, оно — сверхъестественно.
Такое нарративное время для нас априорно не значимо, мы не родились в нем, оно априорно нам не дано; для того чтобы его понять собою, его должны понять, то есть пережить, наши органы чувств, наша психофизиологическая субстанция, наша телесность.
Борхес: «В пересказе сон не кажется каким-то особенным, но когда он снится, он страшен»; а «…ощущение ужаса прежде всего и есть кошмар».
А у Кафки Ужас прост, потому что его кошмарные видения просты. Их не нужно представлять, их не нужно воображать; их нужно только записать для изображения так, как они появляются. И как обыденное простое эти «свидетельства одиночества» возможны для записи протокольным языком канцеляриста.
Протяженное поле Ужаса мы понимаем не только «умом ума», но и «умом сердца» (Достоевский), когда обнаруживаем себя в стране кошмара.