Специфика репрезентации концепта «книга» в речевом жанре «дневник»

Специфика репрезентации концепта «книга» в речевом жанре «дневник»

Отправным моментом для данного исследования явилась идея М. М. Бахтина о существовании «относительно устойчивых типов высказываний», выбор которых обусловлен коммуникативным замыслом говорящего, — речевых жанров [1]. При этом одно и то же содержание может быть представлено различными способами в соответствии с канонами избранного жанра. Перед исследователями стоит задача определить специфику воплощения существующих в общенародной языковой картине мира концептов в исторически сложившихся речевых жанрах. В статье рассматриваются особенности репрезентации концепта «книга» в речевом жанре «дневник» на примере книги М. М. Пришвина «Дневники».

С лингвистической точки зрения жанрообразующие признаки «дневника» недостаточно изучены. В основном дневники изучались литературоведчески в качестве ценных источников информации о жизненном и творческом пути писателей. Л. Луцевич выделяет следующие типы дневников: личные, историко-публицистические, литературно-публицистические, мемуарные, духовные, дорожные и интимно-эротические [2]. Это типология, основанная на содержательной составляющей дневников. В классификации М. Ю. Михеева учитывается не только содержательный компонент, но и формальный. Он выделяет следующие типы дневниковых записей: 1) список текущих дел (ежедневник, блокнот, телефонная книжка); 2) регулярная фиксация, необходимая для порядка или «для истории», того, что произошло за истекший период (вахтенный журнал, адрес-календарь или книга записей актов гражданского состояния); 3) записные книжки (пишутся для себя, первичный текст, на основе которого обычно пишется дневник); 4) собственно дневник (вторичный текст, вмещает только существенное, предназначен обычно для печати) [3]. В зависимости от того, кто является автором дневника и как образ автора представлен в тексте, можно выделить 1) чисто литературные, целиком вымышленные дневники; 2) дневники писателей либо заранее предназначенные для публикации, либо ведущиеся для себя; 3) дневники обыкновенных людей, представляющие собой просто датированные записи о различных волновавших автора чувствах и событиях [4].

«Дневники» М. М. Пришвина — это яркий пример дневника писателя, сочетающий в себе признаки нескольких первичных жанров: это и запись текущих событий, и регулярная фиксация происходящих в природе и в обществе изменений, и размышления на философские темы, и осмысление себя как писателя и своего творческого метода; здесь есть и фактографические записи, близкие репортажу, и небольшие, но емкие высказывания афористического типа, и целые публицистические эссе. И все это разнообразие связывается единой формой дневника, которому как контаминированному жанру свойственна фрагментарность, политематичность, ассоциативные переходы от одной мысли к другой, и сквозными, пронизывающими все пространство «Дневников» темами. Одним из концептов, структурирующих пространство «Дневников», становится концепт «книга», репрезентируемый в соответствии с жанровыми особенностями.

В первую очередь необходимо выделить основные черты семантического пространства концепта «книга» в русской языковой картине мира в целом, чтобы, сравнив их с репрезентаций данного концепта в жанре «дневник», сделать вывод о том, какие компоненты пространства являются ядерными в организации дневниковых записей, а что остается на периферии.

В современном русском языке слово книга является обозначением конкретного артефакта и имеет описанное число прямых значений, отраженных в словарях. В словаре С. И. Ожегова [5] приводятся следующие значения слова книга: 1. Произведение печати (в старину также рукописное) в виде переплетенных листов с каким-нибудь текстом. Интересная К.К. стихов. 2. Сшитые в один переплет листы бумаги, заполняемые документальными официальными учетными данными. Амбарная К.К. отзывов. 3. Крупное подразделение литературного произведения, состоящее из многих глав. Роман в трех книгах.

Книга имеет две ипостаси, это материально-идеальная сущность, являющаяся одновременно материальным (имеет размер, вес, ее можно подержать в руках) и идеальным объектом, текстом, который создается писателем и является объектом восприятия читателя. Книга как материальная сущность характеризуется признаками, присущими вещи вообще: ее можно взять, рассмотреть, т. е. она доступна чувственному восприятию: толстая книга, тяжелая книга, книга в мягком переплете, держать книгу в руках. В семантическое пространство книги как материальной сущности также входят слова, связанные с изготовлением, хранением и распространением книг: издавать книги, печатать книги, продавать книги, дешевая, дорогая книга; и слова, обозначающие части книги: корешок, обложка, лист, страница.

Но среди других вещей, созданных человеком, книга выделяется наличием в ней не только материальной, но и идеальной стороны, текста, благодаря чему книга является средоточием духовных ценностей человечества. Ядро пространства книги как идеальной сущности образуют актанты «писатель — книга (текст) — читатель» и предикаты (с одной стороны — предикаты созидания (писать, творить книгу), с другой — предикаты восприятия (читать книгу). Книга как текст характеризуется по содержанию: интересная, скучная; научная, приключенческая, охотничья; и имеет следующие части: страница, глава, предисловие, послесловие, пролог, эпилог, введение, заключение. Книга в каждой из своих ипостасей включается в разный синонимический ряд: 1) книга — том — фолиант и 2) книга — проза — поэзия — драма.

В русской языковой картине мира двуединая природа книги осмысливается во взаимосвязи с семантическим пространством человека. Книга как артефакт, как порождение человека, имеющее ценностную природу, захватывает в свое семантическое пространство образ человека. Это взаимодействие семантических пространств нашло отражение в языке в означивании, с одной стороны, человеком себя и своей жизни с помощью образов книги (жизнь человека — книга), а с другой стороны, книга в пространстве человека наделяется собственной жизнью, персонифицируется (книга — человек). Эти две метафорические модели становятся центральными в ассоциативной (образной) части концепта «книга». Таким образом, реконструировав семантическое пространство концепта «книга» в русской языковой картине мира, мы получили представление о стереотипе, существующем в сознании носителей языка. Далее сопоставим полученную характеристику с репрезентацией концепта «книга» в речевом жанре «дневник».

Актуализация тех или иных концептов в речевых жанрах обусловлена замыслом. Коммуникативная цель «дневника» — это, с одной стороны, изложить информацию о событиях реальной жизни, а с другой стороны, осмыслить эту информацию, проанализировать и, сопоставив ее с принятой шкалой ценностей, оценить, что вытекает из свойств человеческого мышления, ведь «отражение мира человеком совершается в виде познания и оценки» [6]. Размышляя о замысле «дневника», М. М. Пришвин пишет: «Дневник пишется или для себя, чтобы самому разобраться в себе и вроде бы как посоветоваться с самим собой, или пишется с намерением явным или тайным войти в общество и в нем сказать свое слово» [7. С. 364]. «Дневник» является информативно-аналитическим жанром, которому, помимо ведущего замысла — информативного, свойствен аналитизм в виде философских и оценочных размышлений.

Разнообразные по замыслу и языковому воплощению высказывания объединяет форма датированных записей, а также то, что все входящее в пространство «дневника» мыслится в актуальном хронотопе, в ближайшем настоящем (в отличие от мемуаров, имеющих ретроспективный характер). Информативная интенция автора дневника выражается в однотипных коротких записях, фиксирующих происходящее вокруг. Концепт «книга» в записях-сообщениях «Дневников» М. М. Пришвина репрезентируется в следующих типовых формах: 1) дневник читателя; 2) дневник работы писателя над своими произведениями; 3) дневник автора в его взаимоотношениях с издателями.

Все эти записи объединяет типизированная форма языкового воплощения. Это короткие сообщения, написанные по факту совершения события. Используются простые предложения, обычно это неполные предложения с опущенным подлежащим «я», которое восстанавливается из контекста, и глаголом-сказуемым в прошедшем времени: «Читал Карамзина о Париже» [7. С. 108]; «Хорошо писал «Этажи леса» [7. С. 276]; «Заключил договор с Федерацией о книге рассказов» [7. С. 165]. Также информативный замысел выражается определенно-личными предложениями с глаголами настоящего времени 1 лица единственного числа: «Читаю «Бесы» [7. С. 217], «Пишу «Неодетую весну» [7. С. 278]. Такая форма выражения является конститутивным признаком «дневника», ибо «запись «для себя» всегда связана со свободой выражения, отсюда интенсивное использование неполных предложений, эллипса, сокращений, имплицитная передача информации» [8].

Книга в данных записях выступает как объект читателя или писателя. При этом М. М. Пришвин редко использует слово «книга» или его синонимы, обращаясь к существующей в национальном языке метонимической модели «автор произведения — его книга»: «Читаю Гоголя и думаю о смехе» [7. С. 212]; «Решил достать Гете и почитать его по-немецки» [7. С. 246]. Обычно, говоря о прочитанной книге, своей или другого писателя, а также о книге в процессе работы над ней, М. М. Пришвин указывает только ее название без указания на автора. Это объясняется тем, что дневник пишется прежде всего для себя, а потому нет необходимости эксплицировать автора книги: «Читаю «Войну и мир» [7. С. 225]; «В Москве на ходу перечитал «Гамлета» с упоением» [7. С. 228]; «Сегодня закончил вчерне «Корень жизни» [7. С. 202]; «В ГИХЛе видел корректуру «Скорая любовь». В «Красной нови» набирают «Корень жизни». Дело идет!» [7. С. 203]. Кроме того, предназначая свои дневники для печати, М. М. Пришвин предполагает не любого читателя, а лишь читателя, способного понять прочитанное и без примечаний, а потому автор книги указывается только в том случае, если произведение не относится к прецедентным текстам, известным большинству русских.

В дневнике писателя фиксируются все этапы создания произведения: от замысла до окончательной правки рукописи и выхода книги в свет. Рождение книги в «Дневниках» М. М. Пришвина выглядит следующим образом: записи в дневник — перечитывание записей, их компоновка: «Расписываю дневник по карточкам и надеюсь, что когда все выпишу, в голове повесть окончательно оформится, и тогда я напишу ее всю в один месяц» [7. С. 239] - вынашивание замысла: «Пишу роман в голове» [7. С. 128] - собственно этап создания книги: «Сел за „Даурию“ [7. С. 195]; „Начал работу над книгой „Канал“ и должен выжать из нее все соки, какие есть“ [7. С. 254] - завершение чернового варианта: „Закончил вчерне „Серую сову“ и доволен работой. Остается выправить и переписать“ [7. С. 267] - доработка, корректирование: „Ключ правды“ в отделке, полируется» [7. С. 347] - завершение работы над книгой: «Окончил „Лес Берендея“. Праздновал» [7. С. 227] - передача книги в издательство: «Книга „Зверь Бурундук“ сдана в печать» [7. С. 226] - выход книги в свет, прочитывание своих книг как состоявшегося целого, их оценка: «Выход книги „Жень-шень“. Перечитываю и удивляюсь, — откуда взялось!» [7. С. 208]. Несмотря на типизированную форму репрезентации концепта «книга» как конкретного предмета в данных записях, книга иногда из объекта превращается в субъекта, способного действовать самостоятельно, независимо от автора, что соответствует существующему в русской языковой картине мира стереотипному представлению о персонифицированной книге: «Великое счастье: „Жень-шень“ пробил себе дорогу в свет…» [7. С. 236]; «Канал» закупорил всю мою работу." [7. С. 256].

Аналитическая интенция реализуется в записях-размышлениях оценочного, иногда публицистического характера, поводом для которых становятся описываемые как факт события. В некоторых случаях в «Дневниках» М. М. Пришвина события, давшие толчок к размышлениям отражены непосредственно (точкой отсчета может стать прочитанная книга, изменившееся состояние природы, случайный разговор), чаще же они остаются за кадром. Аналитические высказывания глубоко диалогичны, поскольку предполагают диалог с собой и с читателем для установления ценности нового знания о мире, соотнесения чувственно воспринятой действительности с нормативной картиной мира: «Говорили о дневниках Толстого и нашли в них общее с моими в том смысле, что эти дневники пишутся с целью самопознания и что процесс писания таких дневников есть разговор с самим собой» [7. С. 409].

Центральная тема записей-размышлений М. М. Пришвина — это тема творчества в широком смысле, «творчества как поведения» [7. С. 417]: творчества жизни, природы, творчества художника и, в частности, творчества писателя как художника слова. Труд писателя, писательство репрезентируется в перифразе «искусство слова», входя тем самым в общее поле творчества: «Занятие искусством слова исходит из потребности поделиться с кем-нибудь своим душевным миром» [7. С. 277]. «Писатель» включается в следующий синонимический ряд слов, оцениваемых положительно: писатель — творец — художник слова — поэт — сочинитель — стрелочник времени.

Синонимом творчества в пространстве «Дневников» становится поэзия, которая и есть творчество жизни, берущее свое начало в природе, ее циклических изменениях: «Поэзия для меня есть дело самой жизни, только являемое в ритмическом соотношении слов» [7. С. 186]; «.поэзия рождается в ритмическом движении природы, вращения солнц и земель» [7. С. 153]. Поэзия в идиостиле М. М. Пришвина понимается широко, как творчество жизни, а потому антонимом поэзии является не проза, узуально противопоставляемая поэзии, а цивилизация с ее техницизмом, воплощением которой становится писатель-мастер, делающий поэзию подобно ремесленнику, а не чувствующий ее: «У настоящего поэта книга, будучи продолжением природы, рождается в муках. И это было согласно простому народу, который в наше время верил, что книги не пишутся, а они падают с неба» [7. С. 354].

Считая творчество жизни наивысшей ценностью, М. М. Пришвин противопоставляет книгу как артефакт, как порождение человека вечной книге природы. Книга — это, бесспорно, ценность, но, чтобы он стала таковой для человека, он должен сначала научиться читать книгу природы: «Маленькие скворцы, обыкновенное солнце величиной в тарелку, и луна, и звездочки, я вас люблю не такими, какими я узнал о вас из книг, — это любить невозможно! — а как сотворились вы вместе с моей младенческой душой, как обрадовались, так и остались, и я с вами остаюсь такими же. Так это и есть и будет присоединенным к великому свитку тысячелетий бытия человека на его остывающей планете» [7. С. 131]. Общепоэтическая традиция противопоставления «искусственного» мира (книг) миру «естественному» (природе), также нашедшая отражение в записях «Дневников»: «Интеллигент и простак: простак живой, он берет все из первых рук природы и человека, интеллигент — из книг. Тому труднее выбраться из-под чужого; смотреть на все своим первым глазом» [7. С. 244], у М. М. Пришвина преобразуется и принимает следующий вид: и книги, и природа — безусловные ценности, но чтение книги природы должно предшествовать чтению книг, созданных человеком: «Быт и книги в моем понимании — это ответы, а ценное — это рождающиеся в себе вопросы, большие, с которыми постоянно живешь, и бесчисленные малые. Вот это сознание, что никакая книга, никакой мудрец, никакая среда не прибавляет тебе ничего, если внутри тебя не поставлен вопрос… Так мало-помалу я стал вместо библиотеки посещать поле и лес, и оказалось — там читать можно так же, как и в библиотеке» [7. С. 159]. Настоящим писателем (поэтом — творцом) может быть только тот, кто научился читать книгу природы, и для М. М. Пришвина «Дневники» становятся средством, помогающим овладеть этим бесценным качеством — умением распознавать поэзию природы и делать ее доступной «не умеющим читать». Таким образом, истинная поэзия является неотъемлемой частью единой книги природы: «Поэзия — это чем люди живут и чего хотят, но не знают, не ведают и что надо им показать, как слепым» [7. С. 252].

Помимо писателя необходимым действующим лицом, участвующим в ситуации рождения книги, является читатель: «Мало кто понимает это состояние души писателя, когда у него отнят читатель. Не понимают, что писатель, когда пишет, то чувствует себя тоже, как и актер, в обществе, что творчество происходит непременно в атмосфере незримого присутствия и неслышимого созвучия» [7. С. 359]. М. М. Пришвин характеризует два типа читателя. Первый тип — это широкий читатель, масса, большинство, окружающее писателя в настоящем. Ассоциативно этот тип читателя связывается с отдыхом, досугом, развлечением: «Читатель, как и писатель, рождается, а масса занимается чтением, если есть досуг» [7. С. 122]; «И есть читатели, которые массу читают, но после прочтения ничего не помнят» [7. С. 87]. И есть другой читатель: друг, ближний, со-творец, который «сам творит и помогает автору» [7. С. 247], который читает для того, «чтобы творить возможные пути или образы вслед за автором» [7. С. 173]. Этот читатель не в настоящем, а в будущем, для этого читателя пишет М. М. Пришвин все свои книги, в том числе и дневник. Дневник предназначен лишь тому, кто способен оценить, разделить глубоко личностные переживания автора; это читатель-друг. В «Дневниках» М. М. Пришвина адресат эксплицируется в прямых обращениях к читателю «друг», «милый друг», «дорогой друг». При этом обращения адресованы не какому-то конкретному лицу (за немногочисленными исключениями обращения к жене), а к образу читателя дневника вообще: «Дорогой, не углубляйтесь в чтение таких умных книг.» [7. С. 196]; «Милый друг читатель, если тебя, тоскующего по настоящей семье, достигнут наши слова.» [7. С. 340]. Образ адресата предполагает его существование не в настоящем, а в будущем: «Дорогой друг! Ты будешь жить после меня.» [7. С. 410].

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод о том, что концепт «книга» по-разному репрезентируется в «Дневниках» в зависимости от цели. Информативная интенция актуализирует событийную пропозицию. Центральное место занимает событие, факт, выраженный глаголами «писать — читать» с прямым объектом «книга». При этом «книга» выступает как единичный конкретный предмет, т. е. информативные записи предполагают конкретную референцию. Выражением аналитической интенции является логическая пропозиция характеризации. Здесь на первый план выдвигаются субъектные и объектные актанты, складывающиеся в триаду «писатель (поэт) — книга (творчество, поэзия, природа) — читатель (друг)». В записях такого типа «книга» выступает как класс объектов или понятие об объекте, по поводу которого размышляет автор, здесь превалирует понятийная референция.

Несмотря на разницу представления концепта «книга» в «Дневниках» М. М. Пришвина в зависимости от интенции, именно семантическое пространство «книги» является связующим звеном всех дневниковых записей. «Дневники» становятся в буквальном смысле книгой жизни М. М. Пришвина во всех ее ипостасях, в которой он, с одной стороны, является читателем великой книги природы и книг — творений рук человеческих (в том числе и своих книг), а с другой стороны, он творец книг и в некотором смысле творец своей жизни. В записи от 19 января 1952 г.: «Думаю, что если очистить его [дневник] от неудач, и так бы сделать лет за десять, и очищенное собрать в один том, то и получится та книга, для которой родился Михаил Пришвин» — общеязыковая метафорическая модель «жизнь человека — это книга» трансформируется в пришвинское «жизнь человека — это дневник». Так, начав делать повседневные записи, чтобы овладеть пером, выработать собственную манеру письма, М. М. Пришвин приходит к пониманию «Дневников» не как только средства совершенствования себя, осознания отличия себя как писателя от других, а к пониманию «Дневников» как самостоятельной книги, в наибольшей степени согласующейся с его «я»: «Я не первый, конечно, создатель этой формы, как не я создавал форму новеллы, романа или поэмы. Но я приспособил ее к своей личности, и форма маленьких записей в дневник стала больше моей формой, чем всякая другая» [7. С. 285]. М. М. Пришвин приходит к мысли о книге в форме дневника: «Раскладывая тетрадки, выдумал создать из них том: «Записи» [7. С. 256]; «Читал сегодня дневники, и мелькнула мысль о том, чтобы выбрать из дневников записи и сделать книгу «Михаил Пришвин. Дневник» [7. С. 366]. Дневники становятся книгой, способной в своем идеальноматериальной воплощении преодолеть физическую смерть автора, передав его мысли и чувства потомкам; и это качество — бессмертие, недоступное человеку, — придает книге в форме дневника особую ценность.

Итак, сопоставив стереотипное представление концепта «книга» в русской языковой картине мира с его репрезентацией в речевом жанре «дневник», мы можем сделать вывод о том, что в данном жанре актуализируется идеальная сторона книги, текст, создающийся в процессе творчества писателем и активно (творчески) воспринимаемый читателем, при этом происходит осмысление «дневника» в качестве книги жизни.

Библиография

высказывание книга концепт дневник.

• 1. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. — М., 1986. — С. 250.
• 2. Гронцкая М. Международная научная конференция в институте русистики Варшавского университета // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. — 2005. — № 6. — С. 181.
• 3. Михеев М. Ю. Фактографическая проза, или пред-текст (дневники, записные книжки, «обыденная литература») // Человек. — 2004. — № 2. — С. 137−138.
• 4. Тумина Л. Е. Дневник // Эффективная коммуникация: история, теория, практика: Словарь — справочник. — М., 2005. — С. 636.
• 5. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. — М., 1997.
• 6. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Б. А. Серебренников, Е. С. Кубрякова, В. И. Постовалова и др. — М., 1988. — С. 55.
• 7. Пришвин М. М. Дневники. — М.: Правда, 1990.
• 8. Сахно О. С. Дневник как речевой жанр художественной литературы //: http://pn.pglu.ru.