Рациональность и традиционализм как ценности, определяющие поведение индивида

Приведенный выше анализ научных подходов позволяет авторам утверждать, что в мировой экономической литературе термин «рациональное поведение» используется необычайно широко. Однако, как часто бывает в случаях, когда говорят об обыденных вещах, содержание термина остается не полностью раскрытым, точное однозначное определение отсутствует. Между тем представляется чрезвычайно важным определить тот смысл, который авторы вкладывают в данный термин на страницах своего исследования.

Чаще всего под рациональным поведением индивида принято понимать некоторую четкую последовательность его действий. Считается, что если индивид действует рационально, то сначала он намечает некоторую цель, а затем определяет порядок тех действий, которые приведут его к достижению этой цели. Это универсальное определение обладает тем преимуществом, что оно в принципе позволяет анализировать поведение человека с научной точки зрения. Если сам человек конструирует некоторую устойчивую модель поведения, закладывая в ее основу некоторые принципы (приводя ее в соответствие с ограничениями), то, очевидно, такую модель может реконструировать ученый-исследователь, чтобы затем с ее помощью предсказать поведение человека (экономики) в случае возникновения конкретного набора исходных экономических условий. На этой неявной предпосылке базируется вся экономическая теория, начиная от элементарного закона спроса и заканчивая более модными теориями портфеля или эластичности спроса на деньги по проценту.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что данная формулировка рационального поведения страдает расплывчатостью. Человек — существо мыслящее, и очень редко его действия могут быть описаны исключительно физиологическими категориями, в центре которых лежало бы понятие рефлекса. Более того, для экономики такие описания были бы лишены всякого научного значения. Признавая, что действия экономического человека осмысленны, авторы нисколько не приближаются к пониманию рациональности поведения.

Хотя, быть может, здесь имеет место некоторая терминологическая ловушка, которая заключается в том, что термин «рациональное поведение» первоначально использовался именно для характеристики осмысленного, расчетливого поведения человека, поведения, основанного на следовании доводам рассудка, что так характерно для человека, решающего сугубо экономические вопросы. Такому рассудочному поведению противопоставлялись действия, в основе которых лежали слепые страсти. Чтобы убедиться в обоснованности такой гипотезы, достаточно вспомнить классический труд Т. Р. Мальтуса «Опыт о законе народонаселения».

Таким образом, термин «рациональное поведение» может просто использоваться для характеристики процедуры выбора субъекта, совершаемой в сфере экономики. Но для авторов такое широкое понимание термина «рациональное поведение» неприемлемо. Экономическое поведение индивида означает только то, что он мыслит в рамках дилеммы «издержкивыгоды» (как отмечалось ранее, дилемма «издержки-выгоды» может трансформироваться в другие альтернативы — «дороже-дешевле» или «больше-меньше», не теряя своего экономического содержания). Здесь имеет место практически дословное повторение Бьюкенена, который писал, что «экономическое предположение по своей сути означает, что репрезентативный индивид, сталкиваясь с необходимостью реального выбора в процессе обмена, предпочитает получить „больше“, а не „меньше“» [16. С. 53].

Но сам по себе такой образ мышления вовсе не означает, что человек ведет себя рационально. Более того, такое утверждение об осмысленности действий как основе рациональности вообще бессодержательно. Еще два столетия назад Т. Б. Маколей отмечал, что «понятие „интерес“ (близкий аналог и непосредственный научный предшественник термина „рациональное поведение“. — авт.) означает, что люди, если могут, делают то, что считают нужным… Глупо придавать какое-либо значение предположению, которое, будучи осмысленным, означает только, что человек предпочитает делать то, что он предпочитает делать» [126. С. 434—446].

При ближайшем рассмотрении оказывается, что экономические действия человека, несмотря на общий круг принимаемых решений, могут существенно различаться. Например, эти различия могут касаться временного горизонта, на который распространяются принимаемые решения. Если некоторые действия призваны дать результат уже в текущем периоде, то другие рассчитаны на многие годы и даже десятилетия. Кроме того, некоторые проблемы, решаемые человеком, могут требовать нулевого, а некоторые — весьма значительного объема интеллектуальных и финансовых инвестиций. Однако главное различие состоит в наборе ценностей, которыми руководствуется человек, принимающий экономические решения. С этой точки зрения экономическое поведение человека можно условно разделить на два типа — рациональное и традиционное.

Когда здравомыслящий человек делает выбор, то он стремится перейти от данного уровня благосостояния к более высокому уровню. Перед ним простирается безграничное поле решений. Отличительной чертой рационального поведения является стремление к достижению не просто более хорошего, а оптимального результата. Напротив, традиционное поведение означает, что человек склонен принимать решения, которые не уменьшают его благосостояние. Рациональный человек отличается от традиционного тем, что стремится не просто улучшить, а максимизировать свое благосостояние, либо не просто уменьшить, а минимизировать издержки. Это означает, что рациональный человек формирует некоторую идеальную модель процесса, в то время как традиционный — только определяет направление этого процесса.

Такое представление о рациональном поведении позволяет авторам объяснить различия в поведении людей, которые были отмечены выше. В числе прочего это означает, что рациональный человек склонен к значительным инвестициям (особенно интеллектуальным) при поиске варианта решения, в то время как человек, исповедующий традиционный тип поведения, экономит на инвестициях.

Другой отличительной чертой рационального человека следует считать склонность к принятию решений, рассчитанных на более отдаленную перспективу, в то время как человек традиционный поглощен решениями, приносящими немедленный результат. Впрочем, термин «поглощен» не совсем правильно передает смысл традиционного поведения. В рамках последнего экономический выбор вообще является формализованным и рутинным процессом, а усилия на его осуществления стремятся к нулю. Рациональный человек, принимая решения, стремится опереться на знания, в то время как традиционный — на ритуалы или шаблонные представления о факторах, влияющих на конечный результат экономического решения.

Достаточно сложно точно установить исторический период, в котором рациональность (рассудочность) становится господствующей чертой в поведении экономических агентов. Можно только предположить, что такая манера поведения возникает в обществе, где люди, во-первых, по тем или иным причинам не желают пользоваться традициями как критериями в момент принятия решения о выборе; во-вторых, имеют возможность не пользоваться этими традиционными критериями, не опасаясь, что понесут наказание. По-видимому, этот переход от поведения, основанного на следовании сложившимся традициям, к поведению, основанному на осознанном выборе, совпадает со временем становления предпринимательства в странах Европы. Обратимся в качестве доказательства к фундаментальным исследованиям Макса Вебера. Вначале позволим себе пространные ссылки на его «Протестантскую этику».

«То, что в одном случае является преизбытком неиссякаемой предпринимательской энергии и морально индифферентной склонности, принимает в другом случае характер этически окрашенной нормы, регулирующей весь уклад жизни. В этом специфическом смысле мы пользуемся понятием „дух капитализма“, конечно, капитализма современного. Ибо из самой постановки проблемы очевидно, что речь идет только о западноевропейском и американском капитализме. Капитализм существовал в Китае, Индии, Вавилоне в древности и в средние века. Однако ему недоставало, как мы увидим из дальнейшего анализа, именно того своеобразного этоса, который мы обнаруживаем у Франклина». И далее: «…Высшее благо этой этики, прежде всего, в наживе, во все большей наживе при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвдемонистических или гедонистических моментов; эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем-то трансцендентным и даже просто иррациональным по отношению к „счастью“ или „пользе“ отдельного человека. Теперь уже не приобретательство служит человеку средством удовлетворения его материальных потребностей, а все существование человека направлено на приобретательство, которое становится целью его жизни. Этот с точки зрения непосредственного восприятия бессмысленный переворот в том, что мы назвали бы „естественным“ порядком вещей, в такой же степени является необходимым лейтмотивом капитализма, в какой он чужд людям, не затронутым его влиянием» [18. С. 74—75].

Самой общей основой для появления рациональной манеры поведения становится обретение целыми странами отношений, свободных от личной зависимости одних людей от других. Действительно, было бы «нерациональным» выдвигать перед собой какие-то отдаленные цели, если в руках человека нет возможности конструировать модель своего будущего поведения. Обратное верно — если в обществе устанавливаются отношения личной зависимости, то манера поведения, основанная на рационализме, становится слишком затратной и вытесняется традиционной манерой поведения. Как бы то ни было, стремление к рациональности в настоящее время стало характерной составляющей западноевропейской и североамериканской экономики и культуры, подчинив себе образ жизни людей, их мысли, хозяйственную этику, производство, право и т. д. По словам М. Вебера, «несомненной фундаментальной особенностью капиталистического частного хозяйства является то, что оно рационализировано на основе строгого расчета, планомерно и трезво направлено на реализацию поставленной перед ним цели» [18. С. 53—54].

Здесь настало время еще раз напомнить об особенности авторского подхода к проблеме рационального поведения человека. Конечно, поведение человека всегда имеет осмысленный характер. Очень редко действия человека продиктованы немедленной, сиюминутной потребностью; гораздо чаще они являются составной частью плана, имеющего своеобразную структуру и некоторые временные горизонты. С этой точки зрения провести границу между традиционным и рациональным поведением индивида довольно сложно.

Индивид (домашнее хозяйство), для которого эффективными являются только бюджетные ограничения, учитывая их, пытается максимизировать собственное (семьи) благосостояние (можно и благополучие — не суть важно). Очевидно, что, делая выбор, индивид принимает во внимание те временные горизонты, в пределах которых он сам рассматривает свое решение как оптимальное.

Иными словами, бюджетное ограничение и целевая функция — это переменные, величина которых зависит от временного отрезка, учитываемого индивидом в процессе выбора. Также не вызывает сомнения, что те или иные решения могут post factum оцениваться индивидом как оптимальные либо неверные, когда он выходит за границы этого периода. Поэтому в качестве меры рациональности авторы используют продолжительность того периода, который индивид способен (или считает нужным) учитывать при выборе альтернатив. Соответственно авторы выделяют три вида рациональности. Следуя традиции А. Маршалла, предлагается назвать их мгновенной, краткосрочной и длительной рациональностью (см. табл. 1).

Таблица 1

Классификация видов рациональности по временному признаку

Окончание табл. 1

Предложенная таблица нуждается в пояснениях. Так, мгновенной рациональностью авторы предлагают считать решения, которые индивид принимает исходя из текущих бюджетных ограничений.

Краткосрочная рациональность распространяется на решения, принимаемые индивидом в пределах обозримого потока доходов.

Наконец, к длительной рациональности следует причислить все те акты выбора, в процессе которых индивид максимизирует благосостояние, исходя из суммы богатства и доходов, которые будут получены им в течение всей жизни (периода существования домашнего хозяйства).

В экономической теории объектом исследования служат все три вида рациональности. Причем эти исследования довольно отчетливо разделены во времени.

Решения, диктуемые мгновенной рациональностью, досконально изучены в теории под грифом «теория потребительского поведения и спроса». Сам закон спроса, как он трактуется в учебной литературе — «при прочих равных условиях» — является, можно сказать, классическим случаем мгновенной рациональности. Его судьбу разделяют эффект дохода и эффект замещения.

Изменение соотношения цен заставляет покупателя немедленно перекроить структуру потребления именно с целью увеличения благосостояния. Можно сказать, что вся ветвь предельного анализа, начинающаяся с Г. Госсена и австрийской школы, исходно была основана на рациональности мгновенного типа.

Здесь же находится и теория Парето-Слуцкого, и теория потребительского излишка. В формальном виде условия мгновенной рациональности лучше всего отражаются уравнением бюджетного ограничения простейшего вида, представленного формулой (1).

где М₀ — денежный запас, имеющийся в распоряжении домашнего хозяйства; р и q — цены и объемы товаров, которые домашнее хозяйство намерено приобрести.

Означает ли это, что модель мгновенной рациональности не имеет предсказательной силы? Ни в коем случае — как только временные предпочтения выпадают из модели как ограничения выбора, она (модель) оказывается работоспособной. В качестве простейшего примера можно рассмотреть случай, когда объектами выбора становятся товары, так сказать, повседневного спроса, потребление которых не может быть перенесено в более отдаленные периоды.

Изменение соотношения цен между набившими оскомину яблоками и грушами действительно приведет к перемещению спроса покупателя на относительно подешевевший фрукт — конечно, в пределах предпочтений покупателя. Понятно, что при рассмотрении мгновенной рациональности было бы неверным придавать излишнее значение термину «будущий период». Индивид может сегодня отказаться от покупки телевизора с тем, чтобы через месяц съездить в отпуск — он, тем не менее, все равно остается в границах текущего периода.

Вариант краткосрочной рациональности, по мнению авторов, приложим к модели поведения домашнего хозяйства, разработанной Дж. М. Кейнсом. Именно так должен вести себя индивид, который каждый раз приспосабливает структуру потребления и сбережения к новому уровню доходов. Отсюда и понятие предельной склонности к сбережению, которая изменяется всякий раз в ответ на изменение дохода. Но, строго говоря, к краткосрочной рациональности правильнее относить все решения индивида, когда одним из ограничений выступает текущая норма процента.

Третий вид рациональности, длительная рациональность, стал предметом рассмотрения со стороны М. Фридмена (теория перманентного дохода) и Ф. Модильяни (теория жизненного цикла сбережений и потребления). Эти гипотезы, естественно, сформировались значительно позже кейнсианской, поскольку были ответом на расхождения между гипотезой Кейнса о взаимосвязи между уровнем богатства и предельной склонностью к сбережению и эмпирическими наблюдениями С. Кузнеца [105. С. 122—128]. В этих моделях предполагается, что, принимая решение о потреблении и сбережении, домашнее хозяйство рассматривает в качестве периода действия бюджетного ограничения всю жизнь. Помимо нормы процента домашнее хозяйство считается с такими внешними ограничениями, как изменение уровня дохода домашнего хозяйства или изменение уровня налогообложения и т. д.

По мнению авторов, всем вышеперечисленным видам рационального поведения экономического агента свойственны три основные особенности. Именно эти особенности и позволяют отличать рационального индивида от традиционного.

Первая особенность состоит в том, что рациональный индивид, в отличие от традиционного, позволяет себе преследовать цели, отстоящие довольно далеко во времени от сегодняшнего дня. Во-вторых, рациональный индивид в полной мере использует свои способности для того, чтобы противостоять внешним воздействиям, разрушающим модель рационального поведения. Индивид же, придерживающийся традиционного типа поведения, больше полагается на случайные внешние обстоятельства. Легко заметить, что две эти особенности тесно связаны между собой. Нет смысла конструировать более или менее продолжительные планы, если в распоряжении человека нет возможностей использовать к своей выгоде внешние обстоятельства. Например, централизованная экономика представляет собой бюрократическую модель, где особые законы устанавливаются на каждой ступени иерархии. Рациональный индивид сталкивается со слишком большой зависимостью от воли других людей, что делает проведение автономной линии поведения трудным, практически невозможным. Говоря о стихии социалистической экономики, С. Ю. Абуздин замечал, что «при плановой экономике ничего нельзя планировать». Третья особенность рационального поведения состоит в том, что индивид ставит перед собой некоторые конечные цели, которые имеют вид, выражаясь математическим языком, задач на экстремум. Индивид либо пытается максимизировать целевую функцию, либо — если целевая функция уже задана — минимизировать расход ресурсов, необходимых для ее достижения.

Таким образом, чтобы индивид рационально подходил к решению задач, необходимо формирование у него вполне определенной системы ценностей, в основе которой идея оптимальности, взятая сама по себе, лежать не может. Довольно редко подчеркивается тот факт, что традиционное поведение индивида, то есть поведение, основанное на следовании традициям, связано со значительно меньшими нравственными издержками, чем рациональное поведение.

Поэтому естественно встает вопрос о том, почему именно рациональный способ принятия решений стал в свое время господствующим? Почему люди отклонились от испытанных традиционных форм поведения и предпочли им формы, которые связаны с неизмеримо большими нравственными и физическими усилиями, чем традиционный способ? Более того, и в современном обществе мы то и дело наталкиваемся на традиционную манеру поведения, свойственную большим группам людей, из чего можно сделать вывод об эффективности традиционного типа поведения. Почему же рядом существует рациональный тип поведения? Авторам представляется, что невозможно дать ответ на этот вопрос с материалистических позиций. По-видимому, дело не только в том, что у рационального поведения есть мощная религиозная основа, на которой основывал идею предпринимательства М. Вебер. Дело еще и в том эстетическом воздействии, которое оказывает на человека рациональное поведение. Есть необыкновенная гармония в совпадении полученного результата с приложенными усилиями, и эта гармония способна ввести человека в своеобразный творческий экстаз. Наверное, неслучайно развитие предпринимательства происходило одновременно не только с эпохой Реформацией, но и с эпохой Возрождения.

Пожалуй, наиболее ярким образцом рациональной манеры поведения является предпринимательство. Связано это с тем, что предпринимательство неотделимо от инвестиционных решений. А инвестиционный процесс органически включает в себя постановку отдаленной по времени цели и выработку последовательных этапов ее осуществления. Вспомним еще раз высказывание Дж. М. Кейнса о холодном расчете, которое было процитировано ранее: предпринимательство становится образом жизни людей, но это вовсе не означает, что в основе этого образа жизни лежит рациональность как таковая. Рациональность сама становится одной из жизненных целей господствующего класса. В этой связи можно вспомнить, что несметные богатства первых предпринимателей не входили в противоречие с их набожностью. Тезис о том, что «скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко, чем богатый войдет в царствие небесное», они понимали по-своему. Богатство трактовалось ими не как нажитое состояние, а как образ жизни. Аскетический подход к жизни при огромных богатствах можно объяснить, предположив, что накопленное богатство было символом того, что деятельность человека осуществляется правильно, соответствует некоторым принципам, которые носят внешний характер по отношению, так сказать, к финансовым результатам деятельности.

Исходя из вышесказанного, становится понятным, почему рациональная манера поведения неравномерно распространена по странам, континентам и историческим периодам. В России распространение рациональной манеры поведения долгое время сталкивалось с традиционными воззрениями как в среде крестьянства, так и в дворянском сословии. Сдвиг произошел только в 60-е годы XIX века, когда крестьянство было освобождено от личной зависимости. В начале XX века, когда правительству удалось осуществить реформы, названные в честь их инициатора «столыпинскими», индивидуализация крестьянских хозяйств возросла, что привело к расширению предпринимательства и распространению рационального типа поведения. Сам по себе октябрьский переворот 1917 года не перечеркнул того факта, что предпринимательство и рациональный тип поведения стали господствующими в хозяйственной жизни России. В качестве доказательства можно обратиться к невероятно успешному опыту новой экономической политики. Быстрый и решительный успех этой политики объяснялся именно тем, что, по мнению населения, государство восстановило естественные принципы взаимодействия между экономическими агентами и не препятствовало им преследовать свои «эгоистические» цели.

Разрушение рациональной манеры поведения началось только в конце 20-х годов XX века, когда сначала в деревне, а затем во всей экономической жизни были восстановлены отношения личной зависимости. У крестьянства вновь — после более чем полувекового перерыва — была отнята личная свобода, которую большевики заменили крепостными отношениями.

Примечательно, что в современных условиях предпринимательство как форма экономического поведения восстановилось на принципиально иной нравственной базе. Теперь размер богатства уже не выступает всего лишь мерой качественного успеха предпринимательских усилий. Наоборот, размер богатства становится формальным основанием для качественного разделения людей на некоторые, образно выражаясь, «сословия». Исключительные размеры богатства становятся причиной поведения, основанного на демонстрации особых, исключительных нравственных принципов. Особым изыском считается эпатировать общественное мнение, отвергая в открытой форме те нравственные ценности, которые приняты в цивилизованном обществе. Это довольно любопытный феномен, когда максимизация богатства из побочного результата деятельности становится самостоятельной целью.

По мнению авторов, это один из примеров так называемой дисфункции института. Дисфункция выражается в том, что перенесенный на новую почву институт начинает выполнять совсем не те функции, которые он обычно выполняет в рыночной экономике. В качестве примера можно обратиться к работам В. М. Полтеровича, посвященным анализу функционирования импортируемых в российскую экономику институтов. В. М. Полтерович подробно описывает институт банкротства, который вместо устранения неэффективных предприятий стал инструментом вытеснения эффективных собственников. Авторам представляется, что и институт предпринимательства выполняет в современной России не совсем те функции, которые свойственны ему в развитой экономике.

Стоит заметить, что в новой российской предпринимательской среде плохо приживаются институты, органически присущие обществу с укоренившимися традициями предпринимательства. Здесь, прежде всего, следует сказать об отношениях конкуренции как таковых. В российской экономике трудно отыскать сферы бизнеса и регионы, где конкуренция между продавцами приобретала бы формы непосредственного перебивания цен. Чаще всего приходится сталкиваться с некоторыми аморфными структурами, которые по сути своей являются ассоциациями предпринимателей.

Самый близкий аналог можно найти в форме средневекового цеха. Притом что эти соглашения между предпринимателями отрасли чаще всего носят характер неформальных дружественных отношений, встречаются случаи, когда ради удобства предприниматели объединяются на формальной основе. Примером может служить создание весной 2009 года картеля строительных фирм на рынке города Иркутска, который поставил перед собой целью поддержание цен на новое жилье на приемлемом уровне.

Второй рыночный институт, который никак не приживется в российской экономике — это собственно максимизация прибыли как разницы между общей выручкой и общими издержками в рамках отдельной фирмы. Практика показывает, что российские фирмы по большей части стремятся не к максимальному, а некоторому «нормальному» уровню прибыли. Под ним понимается уровень, который позволял бы собственнику предприятия вести некоторый образ жизни, совместимый со статусом «хозяина» фирмы.

Такое предположение может показаться спорным, но оно имеет то преимущество, что позволяет объяснить некоторые феномены российской экономической жизни. Становится понятным, например, почему многие российские фирмы, взяв за исходный образец лучшие западные стандарты работы, со временем «скатываются» к привычным российским образцам. Работа на высоком качественном уровне имеет либо внешнее обоснование в виде необычно высокой прибыли, либо внутреннее — в виде устоявшихся привычек поведения, слившихся с натурой человека. Если внутренние мотивы к качественному бизнесу отсутствуют, то фирма обязательно вернется к стандартам работы, обеспечивающим «нормальную» прибыль.

Здесь вообще можно наблюдать довольно любопытный феномен, когда в сознании больших масс людей причины и следствия меняются местами. Большинство россиян, например, уверены, что предпринимательская прибыль является результатом обладания собственностью в форме производительного капитала, «ценных активов». То есть прибыль в их сознании — это дополнение к титулу собственности. При этом от сознания людей полностью ускользает то обстоятельство, что прибыль есть результат осуществления некоторых неявных знаний, способностей, которыми наделен предприниматель.

Именно по этой причине россияне в подавляющем большинстве негативно оценивают итоги приватизации, считая, что только злонамеренность отдельных лиц не позволила им стать носителями титула, способного приносить богатство. Более того, наивная вера в самовозрастающую ценность производственных активов стала причиной многих трагических происшествий в практике российской социально-экономической жизни. Имеется в виду необычайно широко распространенная в начале XXI века практика рейдерских захватов объектов собственности, которые были способны приносить эффект, лишь находясь в руках определенных лиц.

Существует мнение, высказанное Майклом Полани, что нация, которая в течение одного поколения не совершенствуется в каком-либо занятии, полностью теряет когда-то приобретенный навык [116. С. 43]. Это высказывание как нельзя лучше характеризует уровень развития предпринимательства в современной России, когда принцип максимизации прибыли оказался не в центре внимания сообщества, именующего себя предпринимательским.