Естественнонаучные возражения. 
Система философии

Совсем иной характер носят сомнения, выставляемые против понятия материальной субстанции естествоиспытателями. Здесь исходным пунктом является требование, гласящее, что учение о природе должно развиваться в свободную от гипотез науку. А это могло бы, само собой разумеется, совершиться лишь в том случае, если бы прежде всего был устранен гипотетический субстрат явлений природы. Итак, требуют устранения понятия материи, а это в свою очередь подразумевает отказ от восторжествовавшего с эпохи Галилея в естествознании механического воззрения на природу. Ближайшим же вспомогательным средством, ведущим к этой цели, признается большей частью замена механических принципов принципом энергии, который допускает столь общую абстрактную (begriffliche) формулировку, что при нем нет необходимости составлять определенные предположения относительно материальной субстанции.

Ввиду общего значения понятия субстанции этот спорный вопрос в свою очередь очевидно распадается на два вопроса. Во-первых, исполнимо ли вообще для естествознания устранение субстанции? Во-вторых, насколько возможно или вероятно такое устранение специально по отношению к ныне господствующему понятию субстанции, по своим общим признаками стоящему в связи с механическим воззрением на природу?

Не трудно, по-видимому, ответить на первый из этих вопросов. Поскольку и противники естественнонаучного понятия субстанции не отрицают, что существуют предметы вне нас, и что свойства, состояния и изменения этих внешних вещей составляют то, что должно исследовать естествознание, можно будет сказать — вопрос о том, есть ли вообще надобность в допущении некоторой субстанции в качестве субстрата явлений природы, тождествен с другим вопросом — возможно ли естествознание на основе допущения, согласно которому внешние предметы обладают точно такими же свойствами и притом только теми свойствами, которые мы непосредственно воспринимаем чувственно, или же помимо этих свойств им принадлежат еще и другие, которые нам приходится устанавливать лишь на основании каких-либо заключений, и далее, не следует ли отвергнуть объективность некоторых из придаваемых им в чувственном восприятии? Если оба последние факта не могут быть допущены, тогда благодаря этому устранение понятия субстанции становится в самом деле не только возможным, но и само собой разумеющимся; тогда на его место просто опять стало бы понятие эмпирической вещи, которое предшествовало, как мы видели, развитию всех философских и естественнонаучных понятий о субстанции. Но если и тот и другой из вышеупомянутых фактов верен, тогда это требует и допущения некоторого субстрата явлений природы, в свойствах и состояниях которого и должно давать отчет именно учение о природе, потому что они не даны нам непосредственно в восприятии. Остается, впрочем, совершенно неизвестным, каким надлежит предполагать этот субстрат, и, со строго эмпирической точки зрения, одинаково возможно приписывать ему качественные свойства и изменчивость, как это делала аристотелевская физика, как и мыслить себе его неизменно пребывающим и по сравнению с нашими чувственными ощущениями лишенным вовсе качеств, как предполагает галилеевское учение о природе. Одинаково же возможно и выводить законы этой субстанции из законов энергии, как и формулировать их механически на основании общих законов движения. Ведь и энергия должна, подобно движению, занимать место где-либо в пространстве, а субстанция именно и есть не что иное, как это местопребывание (Sitz) сил или энергий. Стало быть, какое бы из вышеупомянутых допущений ни делалось, стоит только отказаться от представления, что данные в природе предметы совершенно совпадают с нашими непосредственными восприятиями, вместе с тем допускается и отличный из этих восприятий субстрат. Очевидно, стало быть, что требование устранения субстанции основывается на логическом недоразумении, в котором более всего виновны, конечно, физики и философы, употребляющие это понятие, где ему не место. А именно они обыкновенно обозначают материю как нечто, не только проявляющее определенные действия и, благодаря этому, вызывающее какие-нибудь изменения других частиц материи, но и обладающее помимо этих действий еще какими-то иными известными или неизвестными свойствами. Однако это предположение не только излишне, но и вовсе недопустимо. Так как материя предполагается только для истолкования известных явлений, которые мы выводим из каких-либо внешних действий материальных частиц друг на друга, то она и представляет не что иное, как носительницу именно этих действий. На самом деле, следовательно, при всех таких попытках мнимого устранения субстанции эта субстанция ничуть не устраняется, а только определяется отличающимся от обыкновенного и вообще более неопределенным образом.

Это приводит нас в то же время ко второму из поставленных выше вопросов: следует ли признать и за ныне господствующим в естествознании понятием субстанции значение (Guiltigkeit), превышающее значение, каким оно может обладать под влиянием случайной привычки мышления? Так как это господствующее ныне понятие субстанции в свою очередь распадается на весьма различные воззрения в различных гипотезах о материи, то здесь, конечно, под ним можно разуметь только те признаки, относительно которых существует полное согласие между всеми этими гипотезами при всем их различии в других отношениях. Признаки же эти можно резюмировать в кантовском положении: «материя есть подвижное в пространстве». Только к этому положению надлежит добавить еще одно положительное и одно отрицательное дополнение. Отрицательное дополнение гласит: никакой частице материи не должно приписывать каких-либо дальнейших свойств, кроме свойства двигаться и вызывать движения в других материальных частицах. Положительное дополнение гласит: всякая частица материи неизменна в своих пространственно-временных свойствах — предикат, который обыкновенно обозначается по отношению к его пространственному фактору как «непроницаемость», а по отношению к его временному фактору как «неуничтожаемость» (Unverganglichkeit). Этими предпосылками подразумевается, что материальная субстанция может быть дана нам лишь чрез посредство непрерывных изменений пространственно-временных отношений ее частиц, то есть, что она существует для нас лишь как приводимый в движение и вызывающий движения субстрат. Этим постулируется, что все материальные процессы должны в последнем анализе быть сводимы к общим законам движения. В этом смысле механическое воззрение на природу в самом деле заключается или как без обиняков признаваемый, или как молчаливо подразумеваемый постулат в каждом из воззрений на материю, получавших признание с тех пор, как начало развиваться новейшее естествознание. Или другими словами: понятие материи и механическое воззрение на природу суть понятия взаимно определяющие друг друга (Wechselbegriffe); кто признает первое, должен допустить и второе, причем ему не возбраняется, конечно, признавать полное проведете содержащихся в механическом воззрении на природу требований временно, а пожалуй, даже и навсегда неосуществимым.

Это последнее замечание следует иметь в виду и при обсуждении точек зрения, которые могут быть критически противопоставлены признаваемому ныне понятию субстанции. Таких точек зрения имеется две: точка зрения, принимающая во внимание успешность того объяснения природы, которое дано было на основании гипотез, составленных о субстанции, и точка зрения, при которой оцениваются мотивы, поведшие к этим гипотезам и вообще к механическому воззрению на природу. Обыкновенно в естествознании не проводится столь тщательного различения между той и другой из этих двух точек зрения, как это было бы желательно. Нередко даже эти точки зрения совершенно смешиваются друг с другом, причем сами результаты принимаются за мотивы или по крайней мере за единственные основания для оправдания гипотез о субстанции. Но этого смешения нельзя ни исторически оправдать, ни логически допустить. Механическое воззрение на природу существовало задолго до того, когда возникшие из него гипотезы о субстанции могли сослаться на сколько-нибудь значительный успех. В логическом же отношении было бы совершенно немыслимо, каким образом вообще могли бы напасть на мысль об упомянутых гипотезах, если бы до всякого испытания их ценности для объяснения не существовало оснований в пользу их принятия. Если же рассматривать вопрос исключительно с точки зрения результатов, то он может представиться спорным в двояком смысле: во-первых, в том отношении, что не во всех областях удалось окончательно провести чисто механические воззрения; во-вторых, в том отношении, что гипотезы о субстанции, которые требуется применять в различных областях явлений, отчасти значительно отличаются друг от друга, потому что, например, механика твердых тел и газообразных состояний, большая часть теплотных явлений (кроме явлений теплопроводности), а также химические процессы легче наводят на атомистические представления, а явления гидродинамические, электрические и магнитные — напротив того, наводят скорее на представление непрерывности, тогда как в оптических теориях выбирают то тот, то другой образ представлений, смотря по тому, принимается ли во внимание связь с электрическими явлениями или нет. С таким положением дела нельзя, конечно, надолго примириться. Вряд ли можно будет признать за окончательное разрешение трудностей и взгляд некоторых представителей математической физики, трактующих составляемые уравнения как чисто отвлеченные (begriffliche) вспомогательные средства для связывания явлений, причем наглядное значение их будто бы по меньшей мере безразлично. При всем том для разрешения вопроса, необходимо ли вообще понятие материальной субстанции или нет, достаточно того факта, что все упомянутая гипотезы, как бы они ни расходились в других отношениях, согласны между собой относительно вышеприведенных общих признаков этого понятия. Сообразно с этим и существующие разногласия уже потому не могут быть признаны неустранимыми, что, как уже замечено выше, указанные различия не суть исключающие друг друга противоположения, но могут мыслиться как совместимые друг с другом в том смысле, что один и тот же субстрат может, смотря по преобладающей точке зрения, давать повод к образованию различных понятий, причем среда, представляемая состоящей из атомов, может для некоторых целей рассматриваться как непрерывная, или наоборот, непрерывная среда — как состоящая из частиц, имеющих характер атомов.

В действительности, однако, решающее значение для рассматриваемого вопроса принадлежит не успеху гипотез, а тем логическими мотивам, которые повели к предположению для телесного мира субстрата с вышеуказанными общими свойствами, что ныне слишком склонны упускать из виду некоторые физики. Если эти логические мотивы непреодолимы (zwingend), то неудача до сих пор делаемых попыток общепризнанного и везде без изъятия согласного проведения этого понятия никогда не может заставить устранить самое понятие, а только вызовет признание окончательного установления такого стройного основного воззрения последней, может быть, никогда вполне не осуществимою, целью физических наук, к достижению которой они должны тем не менее неустанно стремиться. Таково, очевидно, и действительное положение дела.

В общих чертах уже было указано на то обстоятельство, что упомянутые логические мотивы, вызывающие внесение поправок в первоначальное содержание восприятий, сводятся к двум, друг от друга независимым, но друг друга подкрепляющим рядам оснований. Первый ряд составляют все те естественные процессы, которые вовсе не даны нам в непосредственном опыте, а мы тем не менее должны признать их за объективно данные на основании точного анализа явлений. И все эти процессы: звуковые, световые, электрические колебания, так называемые действия химического сродства, оказываются или прямо процессами движения, или, по крайней мере, как, например, химические процессы, — такими процессами, для которых нельзя подыскать другого более правдоподобного толкования. Второй ряд оснований составляют свидетельства, заставляющие нас устранять из объективных естественных процессов качество ощущений во всех его видах как только субъективное содержание восприятия. Свидетельства эти сами, в свою очередь, двоякого рода. С одной стороны к такому устранению приводит уже чисто физический анализ процессов. Каким образом возможно было бы установить понятную связь, например, между разнообразными оптическими явлениями, если приписать объективную действительность световым качествам? Очевидно, что согласно каким-либо цельным точкам зрения подобная попытка была бы осуществима только в том случае, если, подобно тому, как это делалось в аристотелевской теории цветов, допустить основные качества, которые на самом деле все же в свою очередь отличались бы от ощущений. Относительно же этих объективных основных качеств и того, что происходит при возможных их комбинациях, мы имели бы перед собой лишь море безбрежных гипотез. Подобным же образом обстоит дело и по отношению к звуку, теплоте, химическим процессам и т. д. Из всех этих областей мало-помалу устранены были качественные представления древней физики, потому что ими вовсе нельзя было пользоваться для действительного объяснения явлений. Вторую группу свидетельств дает физиология внешних ощущений. Если глаз ощущает механическое давление и электрический ток подобным же образом, как и объективные световые волны, как свет и цвет, если одно и то же температурное воздействие ощущается в одном месте кожи как теплота, в другом — как холод, как давление, или как боль и т. д. и т. д., тогда мыслима ли какаялибо комбинация гипотез, которая могла бы все-таки делать возможным объективирование качества ощущения и притом так, чтобы, благодаря этому, что-либо выигрывало физическое понимание явлений?^[1]

Когда Галилей выставил положение, гласящее, что единственные для нас познаваемые свойства внешних предметов суть свойства «математические», под которыми он разумел именно те свойства, которые физика рассматривает с тех пор как признаки объективного понятия субстанции, — это положение в значительной мере было смелой гипотезой. Но, если предполагают, что так дело обстоит и теперь и притом в том смысле, что не сегодня завтра могут быть найдены другие гипотезы, ее устраняющие, тогда это неверно. Конечно, механическое воззрение на природу не обратилось из гипотезы в доказанный факт, как это произошло, например, с коперниковским мировоззрением. Но из гипотезы оно перешло в принудительное логическое требование, которым должны, следовательно, руководиться все будущие гипотезы, какое бы направление они ни принимали.

• [1] В действительности подобные вопросы значительно предшествовали галилеевскойфизике. Они были знакомы уже древним скептикам, которые, конечно, пользовались^