Власть и университет: Воспроизводство власти в рамках корпоративной культуры высшего учебного заведения

Гуманитарное знание в конце XX века переживает кризис методологий. Суть проблемной ситуации заключается в том, что социальные концепции классического типа расцениваются ныне как социально жесткие, нивелирующие социально-культурное многообразие, локальное и индивидуальное.

В постклассической познавательной ситуации происходит радикальное переосмысление природы индивидуальности: индивидуальное сознание как единственно неоспоримое и несомненное человеческое достояние уступает место представлению о том, что единственной возможностью самого существования индивидуальности, сознания индивида, его «Я» является межличностная коммуникация, диалог. «Я существую не потому, что мыслю, сознаю, а потому, что отвечаю на обращенный ко мне призыв со стороны другого человека» [6]. Следствием этого переосмысления является иное, чем в классической парадигме, понимание природы человеческой деятельности и свободы человека: она мыслится не как овладение и контроль, а как установление равноправно-партнерских отношений с тем, что находится вне человека — с природными процессами, с другим человеком, с ценностями иной культуры, с социальными процессами. То есть свобода понимается не как выражение проективно-конструктивного отношения к миру, не как создание такого предметного мира, который контролируется и управляется, а как такое отношение, когда я принимаю другого, а другой принимает меня. Такой подход предполагает наличие многообразия разных позиций, точек зрения, ценностных и культурных систем, вступающих друг с другом в отношение диалога и меняющихся в результате этого взаимодействия.

Соответственно, в новой познавательной парадигме реальность предстает как неоднородная и многообразная, меняется представление о субъекте: человек может быть или не быть субъектом, но в любом случае он — актор, деятель, то есть вводится многообразие форм и степеней субъективности.

Результатом становится как появление новых научных концептов, так и активное обращение к так называемым качественным методам гуманитарного анализа (микросоциологические методы, биографический метод, кейс-стади, качественный контент-анализ и др.).

Еще одно важное следствие подобных перемен состоит в том, что в его рамках оказывается возможным существование альтернативных объяснений характера протекающих процессов, поскольку содержание коммуникаций подлежит исследовательской интерпретации, на которую не могут не оказывать влияния, с одной стороны, социальные, культурные, психологические особенности самого исследователя, а с другой — форма сообщения.

В русле описанного методологического сдвига работают такие крупные фигуры в области социального познания, как социологи и социальные философы П. Бурдье, Н. Элиас, Ю. Хабермас, А. Турен, П. Штомпкапредставители исторической психологии, прежде всего в лице историков французской школы Анналов, и отечественных историков, группирующихся вокруг российского журнала «Одиссей» — представители современной американской культурантропологии. Современные методологии с их ориентацией в первую очередь на темы социальной нестабильности, переходности, поиска альтернативных сценариев, множественности социальных и культурных практик именно при анализе социально-антропологических проблем оказываются «на своем месте».

Коренное изменение методологии не обошло стороной и политические науки. В частности кардинально изменились представления о власти, занимавшие человечество с древнейших времен и являющиеся центральной проблемой политологии.

Власть подобна кладу: каждый ее ищет, но не всякий находит" [70, с. 17]. Разгадка парадоксов властных отношений составляет излюбленное занятие каждого политолога, также как приращение всякого нового знания о природе власти и механизмах властвования является едва ли не самой главной задачей фундаментальной политологии. Власть всегда была одной из центральных категорий политической науки. Многие видные исследователи считают, что власть — непременный спутник политики, что она представляет собой ее главную проблему, в каком-то смысле ее нерв [38].

М.Вебер утверждал, что «политика» означает стремление к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти, будь то между государствами, будь то внутри государства между группами людей, которые оно в себя включает [16, с.603].

Однако даже если не все согласны с пониманием политики как «стремления к власти», практически общепризнанно, что власть находится в центре политики, что она является своего рода «ключом» к постижению едва ли не всех других аспектов политики. Власть позволяет политике сформироваться в качестве особой стороны человеческой деятельности, связанной с целенаправленной организацией. Власть связывает наши обязательства, все те действия, которые могут и должны составить единый процесс организации ради достижения взаимосогласованных целей, а потому выступает в роли организующего начала в политике [16]. Характерна мысль Дж. Кетлина: «Политическая наука становится равнозначной исследованию власти в обществе, то есть превращается в науку о власти. Эта наука о действительной воле к власти и ее рациональной координации в обществе» [73, с. 82−83].

Историческое развитие общества ведет к преобразованию властных отношений, выступающих в свою очередь и как цель, и как условие социальных изменений. Понятие власти не может быть полностью раскрыто лишь с точки зрения политики или экономики, права или морали, представляющих собой отдельные аспекты и проявления такого многослойного и целостного феномена, каким является власть [18, с. 3]. Б. Рассел отмечал: «Фундаментальным понятием в общественных науках является власть в том же смысле, в каком энергия является фундаментальным понятием физики» [66, с. 51].

Власть является в высшей степени эмоционально заряженным явлением, которое у одних вызывает восхищение, а других устрашает. Некоторых власть очаровывает как магнит и притягивает. Чтобы убедиться в этом, достаточно, перелистать «Государя» или «Историю Флоренции» Н. Макиавелли. Иные видят в ней вместилище всего самого низменного. В одном из диалогов Платона говорится: «Нет человеческой души, которая выстоит искушение властью». В том же духе в 1887 г. британский политик лорд Актон произнес фразу, которая стала крылатой: «Власть склонна к коррупции, а абсолютная власть коррумпируется абсолютно. Великие люди почти всегда — дурные люди. Среди того, что ведет к деградации и деморализации человека, власть — самая постоянная и активная сила». Почему власть играет двойственную, амбивалентную роль, выступая то как необходимый механизм управления обществом, то как дегуманизированная сила? Именно эта противоречивая двойственность власти является важнейшей проблемой практически для всех влиятельных концепций власти, определяя направление исследований ее природы в истории социально-политической мысли.

Трудно систематизировать и классифицировать подходы к пониманию власти, так как различия между ними можно провести не по одному основанию. Ситуация осложняется еще и тем, что слово «власть» широко используется и в политическом, и в обыденном языках. И в том и в другом она не имеет устоявшегося определения. Показательно, что мыслители прошлого, говоря о власти, не дают ей четких дефиниций. Они е, склонны скорее прибегать к ярким эпитетам и сравнениям. Только на современном этапе появляются научно обоснованные трактовки самого этого понятия. Однако и здесь нет единодушия. Концепции власти многообразны и существенно отличаются друг от друга. Различные трактовки власти связаны не только с многозначностью самого слова власть, но и с разными способами его употребления. X. Арендт писала: «Я считаю довольно грустным отражением нынешнего состояния политической науки тот факт, что наша терминология не проводит различия между такими ключевыми словами, как власть, мощь, сила, авторитет и, наконец, насилие. Использование их в качестве синонимов не только указывает на определенную глухоту к лингвистическому значению., но также ведет к своего рода слепоте в отношении реальностей, которым они соответствуют» [16, с. 55].

Столь высокая степень различия привела некоторых современных политологов к выводу о том, что по поводу содержания понятия власти не существует единого мнения, его значение и категории применения постоянно открыты для обсуждений и пересмотра. У. Гэлли называет власть «сущностно оспариваемым» понятием [10].

Однако такой тезис — не повод для пессимизма и прекращения всякого рода дискуссий о власти, как понятии, сложном и заставляющем учитывать в своем анализе собственною многоаспектность. Каждая существующая в литературе дефиниция власти акцентирует внимание на той или иной стороне или проявлении власти и связана с определенным подходом к ее анализу.

Любой осмысленный разговор о проблеме власти возможен только при учете концептуальных попыток ее разрешения в истории и теории политики [27, с. 108].

Первые попытки разобраться в парадоксах и механизмах политической власти были предприняты еще в ранний период политической истории Индии, Китая и Греции. Например, то, что древнегреческое слово «архе», обозначавшее «власть» или «главенство», имело и другое значение — первоначало или первопричина, — по-видимому, было не случайным совпадением, но смутной догадкой о природе власти. Большинство трактовок политической власти, а также самих определений категории «власть» в ранней истории социально-политической мысли в первую очередь связывают ее фундаментальное значение с необходимым порядком и согласием между людьми, оптимальным управлением и целесообразным регулированием человеческих отношений [27, с. 109].

В Древнем Китае философы обосновывали необходимость существования власти как механизма поддержания порядка в общении между людьми, регулирующего отношения управляющих и управляемых. Конфуций признавал божественный характер происхождения власти. Он уподоблял власть императора отеческой власти старшего главы семьи или рода. Мо-Цзы придерживался концепции «естественного происхождения» власти, которую он описывал следующим образом: стремясь преодолеть социальный хаос и создать единую систему общественного управления, люди выбирали своим властителем самого мудрого и добродетельного человека. Аристотель утверждал, что властный механизм необходим для организации и регулирования «общения между людьми», поскольку «верховная власть» повсюду связана с порядком государственного управления [27, с. 109]. В отличие от современных исследователей древние мыслители, как правило, не вдавались в подробный анализ понятия власти.

Первая специальная попытка определить власть, как понятие, связана с именем Т. Гоббса. Он, определяя власть как средство достичь блага в будущем, приписывал всему человечеству «вечное и беспрестанное желание все большей и большей власти». По мнению Гоббса, это желание может прекратиться лишь со смертью [25, с.74]. Гоббс заложил основы «каузальной» концепции власти, которая и по сей день превалирует в научной литературе. Власть представляет собой отношение между субъектами, в котором один из них выступает причиной действий или изменения действий другого. В соответствии со своими представлениями о природе человека Гоббс рассматривает властные отношения как асимметричные и конфликтные, отражающие господство одних людей над другими. Он писал о необходимости организации общей власти путем соглашения «каждого человека с каждым другим» для преодоления естественного состояния «войны всех против всех». По Гоббсу, общая власть может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло свести все воли граждан в единую волю [27].

Идею общественного договора принимал и Ж.-Ж. Руссо, наделяя, однако, властью не единоличного государя-суверена, а народную ассоциацию, выражающую общую волю всего народа как равнодействующую частных воль людей.

Б. Рассел утверждал, что власть может быть определена как реализация намеченных целей [18, с.136]. Он рассматривал власть широко, распространяя его не только на отношения людей, но и на их взаимодействия с окружающим миром, например, говоря о господстве человека над природой.

Следующей вехой в истории анализа власти стали концепции, которые условно можно объединить под названием потенциально-волевые концепции. Они были особенно влиятельны в немецкой философской мысли. Гегель и Маркс, Фихте и Шопенгауэр, Ницше и Вебер использовали понятие «волевого свойства» или «волевой способности» в разных, порой даже когнитивно полярных определениях власти.

Традиция «волевого» представления власти характерна также и для российской политологии. Как пишет, в частности, А. Ким: «Волевые отношения выражают сознательное стремление сторон к доминированию в общественной жизни, к подчинению своей воле другой стороны, поддержанию соподчиненности и субординации». Аналогичных взглядов придерживаются и другие российские ученые, в частности, А. Аникевич, Б. Краснов, Э. Теплов, В. Халипов и т. д. [78, с. 26].

Особый вклад в анализ категории власти внес М. Вебер. Согласно его определению, ставшему классическим, «власть означает любую возможность проводить внутри данных социальных отношений собственную волю даже вопреки сопротивлению, независимо от того, на чем такая возможность основана» [16, с. 201].

Всплеск интереса к определению понятия власти и начало его систематической разработки приходится на 1950;60 годы, когда власть стала объектом практического исследования в политической науке.

Современные дискуссии о власти представлены работами В. Амелина, X. Арендт, Р. Арона, 3. Бедретдинова, Г. Белова, Р. Берштедта, П. Бурдье, К. Гаджиева, Э. Гидденса, И. Гомерова, Р. Даля, А. Здравомыслова, А. Зубова, В. Ильина, Д. Картрайта, Э. Каплана, Ю. Качанова, X. Лассуэлла, С. Льюкса, П. Морриса, Т. Парсонса, Д. Ронга, X. Саймона, В. Трынкина, А. Филиппова, М. Фуко, Е. Харитонова и др.

Существует несколько классификаций современных концепций власти. При этом в концептуальном анализе власти довольно отчетливо просматриваются две основные традиции.

Первая — обозначаемая как «секционная (групповая) концепция власти» или как «традиция реализма», идущая от Гоббса и Вебера, представлена в работах Гидденса, Даля, Картрайта, Каплана, Лассуэлла, Льюкса и др. Власть рассматривается здесь как асимметричное отношение, включающее актуальный или потенциальный конфликт между индивидами. Власть возникает в тех социальных взаимодействиях, где один из субъектов обладает способностью воздействовать на другого, преодолевая его сопротивление. Власть концептуализируется как власть над кем-то, как «отношение нулевой суммы», в котором возрастание власти одних индивидов и групп означает уменьшение власти других [49, с.112].

Вторая традиция — «несекционная концепция власти» — отвергает идею «нулевой суммы», допуская, что власть может осуществляться ко всеобщей выгоде. В данной традиции власть рассматривается как коллективный ресурс, как способность достичь какого-то общественного благаподчеркивается легитимный характер власти, ее принадлежность не отдельным индивидам или группам, а коллективам людей или обществу в целом. Современными представителями этой традиции, корни которой восходят к Платону и Аристотелю, является Арендт, Парсонс, Фуко и др. [49, с.112].

В каждой из перечисленных выше традиций в свою очередь можно выделить два больших класса:

1) атрибутивно-субстанциональный, где власть трактуется как атрибут, субстанциональное свойство субъекта, а то и просто как самодостаточный «предмет» или «вещь»;

2) реляционный, где власть описывается как социальное отношение или взаимодействие на элементарном или сложном коммуникативных уровнях [27, с.110].

Секционными атрибутивно-субстанциональными концепциями являются так называемые инструментально-силовые концепции власти, связанные, прежде всего, с англо-американской традицией, идеи которой восходят к Гоббсу. Для Гоббса власть — это скорее «власть сделать», нежели «власть над людьми». Она направлена к объектам желания, к результатам деятельности. Трактовки феномена власти как реальной силы придерживаются представители англо-американской школы политического реализма, которые и во внутренней (Д. Кэтлин), и в международной (Г. Моргентау) политике определяют власть как силовое воздействие политического субъекта, контролирующего определенные ресурсы и при необходимости использующего даже прямое насилие. Типичным для российской политологии в данном смысле выглядит утверждение И. Гомерова, понимающего власть как отношение между субъектами, «в которых один из них, применяя или угрожая применить позитивные или/ и негативные санкции, может своей деятельностью изменять или сохранять в заданных. им пределах те или иные параметры деятельности других субъектов вопреки их сопротивлению». Аналогичных по сути подходов придерживаются также В. Ильин, Г. Филиппов и др. [78, с. 30].

Указанные интерпретации власти иногда называют ее «силовой моделью». Однако «силовая модель» не ограничивается инструментально-силовыми концепциями. В нее также входят секционные реляционные концепции, объединяющие поведенческий и интеракционистский подходы.

Поведенческие трактовки рассматривают власть как элементарные микроотношения между двумя индивидами — акторами и соответствующее влияние одного на другого. Политический процесс, трактуемый как производный от фундаментальных жизненных характеристик человеческих индивидов, предстает здесь как актуализация некоторого изначального волевого устремления, придающего политический смысл всякому поведенческому акту. Таким устремлением считается достижение и использование власти. Стремление к власти объявляется доминирующей чертой человеческой психики и сознания, следовательно, определяющей формой политической активности человека. Власть — исходный пункт и конечная цель политического действияполитический человек — это человек, стремящийся к власти. В отличие от традиционных политических учений, которые трактовали власть, не выходя за рамки анализа межинституциональных отношений и иерархии социального подчинения представители этого подхода значительно расширили содержание этого понятия, приравнивая его к «политическому отношению» в целом.

Одним из самых ярких представителей поведенческого подхода является Г. Лассуэлл. Многие исследователи считают работы Лассуэлла «водоразделом между» старыми трактовками власти и новыми целостными представлениями о ней. Он считал, что первоначальные импульсы для возникновения власти дает присущее индивидам стремление к власти и обладание «политической энергией». Власть, к которой устремляется индивид, — средство к «улучшению его политического состояния», с одинаковой неизбежностью применяемое всеми людьми, во все исторические времена, в любом обществе, при любом социально-экономическом и социально-политическом строе. Трактовка власти как средства «достижения лучшего» имеет двойственный смысл. С одной стороны, это средство приобретения богатства, престижа, свободы, безопасности и т. д. С другой стороны, власть — это самоцель, позволяющая наслаждаться ее обладанием. Политическая власть складывается из столкновения многообразных воль к власти как баланс, равновесие политических сил [74, с. 84−85].

Идеи Лассуэла развивает Р. Даль [26]. Как и многие другие исследователи, он рассматривает власть как контроль за поведением. Его формула: «Субъект, А обладает властью над субъектом Б в той мере, в какой он может заставить Б делать то, что Б сделал бы иным образом» [122, с.50], — стала изначальной основой многих концепций власти.

Следуя каузальной трактовке, Даль рассматривает власть и синонимичные ей понятия («контроль», «влияние») в терминах причинной связи. Он подчеркивает, что каузальный анализ власти соответствует желаниям воздействовать на причины в реальном мире, чтобы добиться желаемого эффекта. Даль отождествляет власть с влиянием и фокусирует внимание на внешних формах поведения и непосредственно наблюдаемых событиях. Анализ политической власти концентрируется на процессе принятия политических решений, в котором проявляется способность одних индивидов и групп навязать свою волю другим в ходе успешной конкуренции. Власть измеряется по степени влияния на принятие решений в сфере публичной политики. Продолжая традиции Вебера, Даль рассматривает власть как «власть над», асимметричное отношение, подразумевающее конфликт и оппозицию сторон [49, с. 113].

Сведение власти к ее поведенческим, непосредственно обозреваемым формам стало объектом критики со стороны американских исследователей П. Бэкрэка и М.Бэрэтца. Они не отвергали концепцию Даля, а пытались преодолеть ее явный поведенческий крен, уточнить содержание понятия и расширить сферу его применения, сделав понятие более адекватным и приспособленным для анализа политики. Власть может осуществляться как в условиях открытого конфликта при принятии решений, так и «путем ограничения сферы принятия решения относительно „безопасными“ проблемами» [48, с.6]. Бэкрэк и Бэрэтц считают, что власть существует и в тех ситуациях, когда субъект осуществляет ее неосознанно, или где осознанное осуществление власти вызывает ненамеренные эффекты.

Следующий раунд дебатов о природе власти связан с появлением в 1974 году работы С. Льюкса «Власть: радикальный взгляд». В ней автор разделяет критику в отношении «одномерного» взгляда Даля на власть, но считает, что и «двухмерная» концепция Бэкрэка и Бэрэтца не охватывает всех форм существования власти. Понятие «власть» описывает не только поведение, а учитывает также контроль над ценностями и убеждениями. Его «трехмерный» взгляд не ограничивается ситуациями открытого конфликта намерений (Даль) или подавления скрытого конфликта путем недопущения его в сферу принятия решений (Бэкрэк и Бэрэтц), а включает ситуации, когда между субъектом и объектом нет видимого конфликта.

Льюке предлагает исключить из определений власти ссылки на конфликт преференций, заменив его на конфликт интересов, поскольку понятие «интерес» включает не только субъективные преференции, но и что-то такое, чего люди могут и не осознать. Интересы людей, по мнению Льюкса, не всегда совпадают с их преференциями. Преференции и желания могут быть продуктом властного контроля и социальной системы и часто не соответствуют «реальным» интересам людей.

Хотя большинство исследователей признает значительный вклад Льюкса в развитие представлений о власти, ему не удалось избежать резкой критики, коснувшейся, в частности, определения «реальных интересов».

Интеракционистские теории тесно примыкают к поведенческим концепциям. Согласно этим теориям, властное отношение выполняет роль особого способа обмена ресурсами между людьми (П.Блау) или асимметричного взаимодействия со сменой ролей акторов при разделе зон влияния (Д.Ронг), а также основного «стабилизатора» в системе общественных отношений, обеспечивающего посредством регулирования возникающих конфликтов по поводу распределения и перераспределения материальных, идеологических и других ресурсов социальное равновесие и политический консенсус (Р. Дарендорф, Л. Козер).

Блау утверждает, что власть есть способность одних акторов (личностей, групп или институтов) определять или изменять (полностью или частично) ряд альтернативных действий или выбор альтернатив для других акторов через угрозу наказания или отказа в регулярных вознаграждениях [117, с. 117]. Блау ограничивает власть сферой негативных санкций, но подчеркивает, что последние не сводятся к физическому принуждению или угрозе такого принуждения. Он рассматривает властные отношения как имманентно асимметричные и «основывающиеся на чистой способности индивида отказать в вознаграждении или использовать наказания в отношении другихспособности, которая остается после учета того сопротивления, которая может быть оказана» [48, с. 24].

Как и любые другие подходы, концептуализация власти в терминах зависимости и обмена вызвали критику со стороны оппонентов. Объектом критики стали идеи, характерные не только для подхода Блау, но и для всей «секционной» традиции — идеи конфликта, асимметрии негативных санкций.

Попытка преодолеть указанный недостаток была осуществлена Ронгом и Гидденсом. Ронг относил к формам власти, в числе прочих, убеждение, побуждение и манипуляцию.

Гидденс замечал, что власть по своей природе не является угнетением, а представляет собой способность выбирать образ действий и менять порядок вещей [74, с. 36]. По его утверждению, сила и угроза применения власти не являются типичными случаями ее использования.

Эта критика в целом не отвергала традиционные воззрения «секционной» трактовки власти. Более радикальные возражения были высказаны представителями альтернативной («несекционной») традиции в понимании власти, которые выделяют три основных недостатка:

1) концептуальная расплывчатость;

2) нерешенность вопросов о соотношении аспектов принуждения и консенсуса во власти.

К атрибутивно-субстанциональным несекционным трактовкам относятся системные и структурно-функциональные концепции.

Системные концепции рассматривают власть как системообразующее отношение в политической системе общества. Все остальные элементы системы связаны с ней непосредственно или опосредованно. В рамках системных концепций можно выделить несколько подходов к пониманию власти, наиболее известными из которых являются взгляды на власть Т. Парсонса и М. Крозье.

Парсонс определяет власть как способность макросоциальной системы обеспечивать исполнение ее элементами принятых обязательств. Власть понимается как аналогичный деньгам посредник, циркулирующий внутри того, что называется политической системой, но также вполне ощутимо перемещающейся и за ее пределы. Власть является обобщенной способностью обеспечивать выполнение связывающих обязательств элементами системы коллективной организации, когда обязательства легитимированы их соответствием коллективным целям [145, с. 308].

Крозье, в отличие от Парсонса, рассматривает власть на уровне конкретных систем — семьи, организации и т. п.

К этому направлению можно отнести работы некоторых отечественных политологов В. Амелина, 3. Бедретдинова, Г. Белова, К. Гаджиева, В. Трынкина, Е. Харитонова и т. д. Они рассматривают политическую власть как продукт активности или форму деятельности различных институтов или же совокупного порядка определенного системой нормативных установлений, прежде всего, исходящих от государства.

Структурно-функциональные трактовки понимают власть как способность и умение практически реализовать ее основную функцию — функцию общественного управления [74, с. 59]. Подобные интерпретации власти подразумевают под ней способ самоорганизации человеческой общности, основанный на целесообразности разделения функций управления и исполнения. Без власти невозможны коллективное существование человека и совместная жизнедеятельность людей. Само общество устроено иерархично, дифференцирует управленческие и исполнительские социальные функции.

Представителями этого направления концептуализации власти являются Д. Истон, Г. Алмонд и М. Верба.

К реляционным несекционным трактовкам власти относятся коммуникативные и постструктуралистские концепции власти, рассматривающие ее как многократно опосредованный и иерархизированный механизм общения между людьми, разворачивающегося в социальном поле и пространстве коммуникаций.

X. Арендт утверждала, что власть генерируется если только и когда только люди общаются друг с другом и взаимодействуют в тех или иных общих делах. «Власть не является собственностью одного индивида, -писала она, — она принадлежит группе до тех пор, пока эта группа действует согласованно» [74, с. 30]. В связи с этим Арендт отмечает, что власть — это не способность или свойство отдельного политического субъекта, а многостороннее институциональное общение.

Нечто сходное с концепцией Арендт содержится в современной критической теории Ю. Хабермаса и его последователей, а также в концепциях неофеминизма, теологии освобождения и других «эмансипаторских» движений. Хабермас, в частности, отстаивает точку зрения, что власть является тем макромеханизмом опосредования возникающих противоречий между публичной и частной сферами жизни, который, наряду с деньгами, обеспечивает воспроизводство естественных каналов коммуникаций между политическими субъектами. Он различает три основные типы техник:

— техники, позволяющие производить вещи, изменять их и ими манипулировать (техники производства);

— техники, позволяющие использовать системы знаков (техники сигнификации и коммуникации);

— техники, позволяющие определять поведение индивидов, предписывать им определенные конечные цели и задачи (техники подчинения).

Теоретики данного направления считают людей субъектами, активно вовлеченными в процесс создания и функционирования всех форм общественной жизни, включая отношение к власти.

К числу концепций, стоящих особняком в современной кратологии относятся концепции «археологии и генеалогии власти» Фуко и «поля власти» Бурдье. Немногочисленную, но активную группу сторонников этих подходов составляют такие российские авторы, как А. Здравомыслов, А. Зубов, Ю. Качанов, А. Филиппов.

Огромное влияние на современную политическую мысль оказал М. Фуко. Он изменил сам модус мышления, способ восприятия многих традиционных представлений, взгляд на действительность, на историю, на самого человека.

Власть, по Фуко, — это подвижное соотношение сил. Одни из них становятся господствующими, другие — подчиняющимися. Воля к власти возникает только в момент столкновения интересов.

Археологический поиск М. Фуко прямо направлен против идеологии субъекта, которая пронизывает собой все изыскания универсальной формулы власти. Вопрос Фуко обращен к субъекту, но не к тому субъекту, который познает власть, а к тому, который сам стал одним из самых эффективных средств и образов власти [18, с. 223].

В соответствии со своим пониманием власти, главную задачу ее изучения французский мыслитель видит в том, чтобы «рассмотреть, каким образом происходит постепенное, прогрессивное, реальное и материальное подчинение объектов через многообразные организмы, силы, энергии, материалы, желания, мысли и т. д.». Его подход направляет исследование на анализ появления и формирования властных отношений, их происхождение. Фуко предлагает осуществлять «восходящий анализ власти, начинающийся с его элементарных механизмов, имеющих свою собственную историю, свою траекторию, свою технику и тактику, и потом посмотреть как эти механизмы власти были и продолжают инвестироваться, колонизироваться, использоваться, расширяться и т. д.» [48, с. 124].

Дополняя мысль Фуко, П. Бурдье обосновывает собственное понимание «символической власти», которое сводится им к совокупности «капиталов», распределяющихся между агентами в соответствии с их позициями в «политическом поле», то есть в социальном пространстве, образуемом и конструируемом самой иерархией властных отношений.

Теория Бурдье в значительной мере основывается на понимании того, как осуществляется воспроизводство символов власти в различных формах капитала благодаря образованию.

В основу предлагаемого диссертационного исследования положены поструктуралистские концепции власти. Объектом анализа является воспроизводство власти в рамках университета как значимого поля политической социализации или, пользуясь словами Бурдье и Фуко, воспроизводства общества в различиях, воспроизводства диаграммы власти.

Основной целью диссертационного исследования является рассмотрение возможностей самовоспроизводства власти в рамках университета и, конкретнее, его корпоративной культуры. Реализация этой цели предполагает решение следующих задач.

1. Выявление специфики культурологического подхода к анализу власти как сложного и многоаспектного явления общественной жизни.

2. Описание механизма политической социализации на основе трактовки власти как коммуникативного позитивного действия.

3. Анализ процесса политической социализации в университете.

4. Представление корпоративной культуры университета как одного из методов воспроизводства власти.

5. Описание методик измерения корпоративной культуры университета.

Положения, выносимые на защиту:

1) власть не может быть сведена к отношению «субъект-объект», но представляет собой поле социальных отношений;

2) одной из форм самовоспроизводства власти является политическая социализация, понимаемая в данной работе как освоение конкурентного поля;

3) университет представляет собой совокупность субкультур, в основе взаимодействия которых лежит конфликт интересов;

4) корпоративная культура вуза является методом воспроизводства власти, объективируя представления и ценности организации в социальных практиках ее агентов;

5) в образовательном поле Санкт-Петербурга представлены типы корпоративных культур вузов, воспроизводящие различные стратегии власти.

Заключение

.

Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы.

1. Генеалогия власти М. Фуко недостаточно востребована в современной российской политологии, в то время, как эта концепция, известная под названием «микрофизика власти», дополняет новыми смыслами традиционное видение процессов политической социализации.

2. К основным положениям микрофизики власти можно отнести следующие: (1) власть позитивна, она «производит истину" — главным инструментом производства истины является когнитивно-властная матрица, которая определяет процедуры извлечения, накопления и распределения знания, тем самым, наделяя индивидов, особыми способами восприятия мира- (2) власть нелокализуема, то есть не ограничивается отдельной специфической сферой — государствомскорее, государство возникает, благодаря функционированию механизмов власти, обнаруживаемых во многих локальных «властных состояниях», составляющих разнообразные формы власти, ее сингулярные точки, или локусы (семью, школу, завод, больницу, казарму, тюрьму и т. д.) — (3) власть — это «множественные отношения силы, которые имманентны области, где они осуществляются», то есть властные отношения исходят отовсюду, где есть неравенство, конфликт интересов- (4) власть действует трансверсально, формируя свою диаграмму, определяющую поведение индивидов во властных отношениях, то есть каждый локус поддерживает и подтверждает существующую стратегию власти, «обучает поведению» в соответствии с принятыми схемами взаимодействия во властных отношениях, однако, властные проявления, присущие разным локусам, не сводятся один к другому- (5) власть не описывается в терминах присвоения, то есть не власть передается, обменивается, получается субъектом, а субъект становится таковым, в соответствии с властной стратегией, получая от нее свою позицию, тактику и техники.

Основные принципы микроанализа власти Фуко позволяют перейти к рассмотрению процесса самовоспроизводства власти посредством системы знаний и диаграммы, сводящийся к навязыванию индивиду представлений о его субъектности. В частности, это может быть соотнесение индивида с данной политической системой, его определение себя как субъекта политики.

3. В современной политической мысли понятием, описывающим этот процесс, является понятие политической социализации. Раскрытие этого процесса требует как описания самих этапов социализации, так и содержательного анализа их взаимодействия. Первичный этап социализации представляет собой адаптацию к новым для человека нормам и правилам, что соответствует созданию «морального кодекса», описанного Фуко в работах, посвященных микрофизике власти. Вторичный этап, или обратная социализация, заключается во влиянии самого человека на отбор и усвоение знаний, норм, приемов взаимодействия с властью. Вторичный этап и взаимопроникновения существующих норм, правил и личности, на наш взгляд, лучше всего описывает теория конструктивного структурализма П. Бурдье. В ходе позиционирования в конкурентном поле власти и символической борьбы, воплощающей политическую, формируется габитус агентов поля. Он представляет собой систему восприятия и оценивания и определяет социальные практики агентов, которые и являются показателем их социализированное&trade-, в том числе и политической.

4. Центральное место в этом процессе занимают различные системы образования и, в первую очередь, университет. Университеты с давних пор связаны с политическими процессами в обществе. Если осуществить исторический экскурс в развитие университетов, то становится очевидным, что социализация здесь осуществляется намеренно и ненамеренно, то есть путем формирования, формулирования и отстаивания корпоративных интересов сообщества, иначе говоря, в ходе становления университета как организации.

Последовательное рассмотрение университета с помощью моделей, анализирующих его организационную составляющую, позволили выделить особенность, которая также является условием политической социализации. Этой особенностью является мультикультурный характер среды университета, определяющий существование в ее пределах множества субгрупп с различными интересами, в результате чего не только университет в целом, но и его отдельные части сталкиваются с необходимостью отстаивать свои интересы, сохраняя при этом целостность всего сообщества и пытаясь достичь консенсуса, понимаемого не как тотальная лояльность, а как «ситуативные» переговоры с целью временного достижения общих смыслов субкультур. Это требует обращения к организационно-культурной традиции (в отличие от системно-структурной) изучения организаций. Тем самым, концепция корпоративной культуры университета оказывается отвечающей задачам политической социализации.

5. Для оценки соответствия корпоративной культуры задачам политической социализации и возможностей первой в реализации стратегий власти наиболее адекватной и точной является интегративная модель, исходя их которой корпоративная культура представляет собой единство объективной и субъективной сторон, результат взаимодействия среды организации и ее носителей, проникновение коллективных репрезентаций в индивидуальные системы смыслов и наоборот. Интегративная модель удобна для понимания корпоративной культуры, однако, ставит проблему ее измерения.

6. Одним из проявлений власти в организации является конкуренция за доминирование смыслов организационной жизни, используемых различными субкультурами. Наиболее успешно анализ субкультур и борьбы за доминирование смыслов осуществляет этнографический метод сбора эмпирических материалов. Поэтому в качестве основной методики измерения корпоративной культуры университета в данном исследовании выбрана комбинированная методика, в основу которой положен этнографический метод. В качестве инструментов использовались:

1) метод включенного наблюдения;

2) анализ документов, представляющих официальный дискурс;

3) изучение социальных практик на основе полуформализованного интервью с использованием шкалы измерения социальной установки и включенного наблюдения.

7. Для определения корпоративной культуры университетов предлагалась измерительная процедура, состоящая из.

1) определения позиции университета в образовательном поле,.

2) выявления распространенных в университете базовых представлений и ценностей,.

3) описание внутренней социальной или организационной структуры: системы коммуникаций, «вертикальной» и «горизонтальной» структуры.

Каждый описанный уровень определения корпоративной культуры предполагал многократное обращение к организационной символике. В качестве объектов исследования выбраны Санкт-Петербургский государственный электротехнический университет и Европейский Университет в Санкт-Петербурге.

8. Исследование СПбГЭТУ «ЛЭТИ» показало, что официальная традиционная корпоративная культура воспроизводит диаграмму власти, встроенную в матрицу «опроса». Учащиеся являются не склонными к интеграции, «аморфными телами», подчиненными стратегии достижения цели при наименьших затратах. В качестве авторитета они воспринимают сильных, но дистанцированных личностей, способных как заинтересовать своим предметом, так и «войти в их положение». В качестве модели разрешения конфликта они прибегают к его замалчиванию или избеганию. Таким «аморфным телам» свойственны незрелость и постоянное стремление найти того, кто бы задал им порядок поведения.

9. Анализ корпоративной культуры ЕУСПб приводит к выводу, что сочетание «опытной» и управленческой культуры соответствует воспроизводству диаграммы власти, встроенной в матрицу «осмотра»: обучающиеся являются «дисциплинарными телами», подчиненными стратегии достижения цели. Авторитетными для них выступают творческие, способные к диалогу профессионалы. В качестве модели отстаивания своих интересов они предпочитают использовать переговоры.

10. Полученные эмпирические материалы указывают на значимость корпоративной культуры университета в контексте политической культуры России. Это значение не сводится лишь к представлениям, ценностям и моделям поведения в рамках отношений гражданина и государства, но приобретает всеобщий для социальных отношений смысл, поскольку в основе политической культуры — необходимость консенсуального существования в социальном различении. Одной из форм такого различения является университет, который может воспроизводить как целостность, а, следовательно, и стабильность общества, так и способность сомневаться в очевидном, заведенном порядке, видеть мир разными глазами. Важным аспектом выполнения такой задачи является пребывание человека в мультикультурной системе отношений в сообществе, представляющем университет. Усвоение корпоративной культуры университета может стать определенной основой для дальнейшего развития политической культуры молодых граждан страны, которым принадлежит ее будущее.