Греция. 
Подвиг позта

Осенью 1823 г., получив известие о тяжелом положении Греции, где разгорелось восстание против османского ига, Байрон решает прийти на помощь народу некогда величественной Эллады, воспетой во второй песне «Чайльд-Гарольда». Прибыв в крепость Миссолонги, он принимает непосредственное участие в ее обороне. Когда-то Байрон писал: если не можешь сражаться за свой дом, сражайся за дом соседа. Настала пора подтвердить эти слова своей судьбой. За несколько месяцев поэтом написано немного стихотворений, одушевленных боевым пафосом: «Песнь к сулиотам», «В день, когда мне исполнилось тридцать шесть лет», «Последние слова о Греции» и др. он обращается к себе с призывом быть мужественным:

Восстань, мой дух! И снова дань борьбе отдай…

Свое состояние Байрон выразил в кратком стихотворении «Из дневника в Кефалонии», лучший перевод которого принадлежит А. Блоку:

Встревожен мертвых сон, — могу ли спать?

Тираны давят мир, — я ль уступлю?

Созрела жатва, — мне ли медлить жать?

На ложе — колкий терн; я не дремлю;

В моих ушах, что день, пост труба, Ей вторит сердце…

Переживания подтачивают силы Байрона. Заболев лихорадкой, он 19 апреля 1824 г. умирает в Миссолонги. Известие о смерти всеевропейски прославленного поэта, погибшего за Грецию, произвело сильнейшее впечатление на соотечественников и всех современников на Западе и в России^[1]. Это была одна из великих писательских смертей. Среди многочисленных скорбных откликов на кончину поэта — знаменитое пушкинское «К морю». В этом стихотворении он отзывается о Байроне как о «властителе наших душ»:

Исчез, оплаканный свободой, Оставя миру свой венец.

С именем творца «Чайльд-Гарольда» связано понятие байронизма — литературно-художественного настроения, отмеченного «мировой скорбью» и разочарованием, пессимизмом, что вырастало из историко-культурного климата 1810—1820-х гг. в Европе. Байрон наиболее ярко, оригинально и решительно выразил господствующее мироощущение, что вдохновляло поклонников и подражателей в разных странах Европы. Гёте первый подтвердил его мировое значение. Во второй части «Фауста» (1831) Байрон выведен в образе юноши-идеалиста Эвфориона. В Англии горячим поклонником Байрона в молодости был Т. Карлейль (1795—1881); во Франции влияние английского поэта испытали сторонники «романтической школы» А. Ламартин, А. де Виньи, В. Гюго; в Германии — Г. Гейне; в Польше — А. Мицкевич, Ю. Словацкий.

В России Байрон поистине обрел вторую родину. Широкое знакомство с ним началось в 1819 г. в кружках П. Вяземского и В. Жуковского; отзвуки Байроновской лиры замечены у Кюхельбекера, Батюшкова, Козлова. Пушкин во время пребывания на юге, по собственному признанию, «с ума сходил по Байрону». Со временем, впрочем, влияние Байрона на него ослабело: байроновская «мировая скорбь» была во многом чужда пушкинскому светлому мироощущению. Глубокое влияние оказал Байрон и на молодого Лермонтова, который живо интересовался его биографией («У нас одна душа, одни и те же муки»). Но любя Байрона, Лермонтов не был его подражателем и писал:

Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он, гонимый миром странник, Но только с русскою душой.

Рецепция Байрона в России — многоаспектная и увлекательная тема (которая будет подробнее обсуждаться в гл. 18). Среди его переводчиков были поэты Серебряного века А. Блок, В. Брюсов, А. Шенгели, А. Штейнберг, В. Левик и многие другие.

• [1] См.: Русский венок Байрону / сост. и вст. ст. С. А. Небольсина. М.: Советская Россия, 1988.