Соотношение правоспособности и субъективных прав

— Не усложняем ли мы ситуации? Ведь в отечественной юридической литературе имеется взгляд, согласно которому правоспособность понимается как особое субъективное право. Он разделяется, между прочим, и Д. В. Ломакиным, который пишет, что «общая гражданская правоспособность представляет собой субъективное право, содержание которого составляют возможности иметь субъективные гражданские права"1. По его мнению «взгляд на правоспособность как на особое субъективное право получил убедительное обоснование в отечественной юридической литературе и [страшно подумать!] разделяется в учебнике гражданского права, подготовленном коллективом кафедры гражданского права юридического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова»^[1][2]. Думается, что именно в последнем соображении и заключается истинная причина, по которой Д. В. Ломакин — преподаватель названной кафедры — с восторгом разделил эту концепцию. Не рискуем сильно ошибиться, если предположим, что второй причиной, приведшей критика в лагерь сторонников данного воззрения, является стремление на всякий случай сохранить себе путь к отступлению. А вдруг ему однажды придется согласиться с теорией корпоративной правоспособности — что же тогда будет с его работами про корпоративные правоотношения?! А ничего не будет, — отвечает Д. В. Ломакин, — я все равно смогу продолжать рассказывать про корпоративные правоотношения, поскольку даже правоспособность, будучи субъективным правом, существует и реализуется «в рамках правоотношений».

Откроем указанное кафедрой и вслед за нею — Д. В. Ломакиным «убедительное обоснование». Вот оно: «Поскольку правоспособность является именно правом, принадлежащим не только всем гражданам сообща, а каждому из них в отдельности, то ее правильнее рассматривать как один из видов субъективного права»¹. Правоспособность потому субъективное право, что принадлежит «каждому гражданину в отдельности». Вот уж воистину «убедительно»! Неужели Я. Р. Вебере считает, что субъективным правом называется «все то, что принадлежит каждому гражданину в отдельности»? Мы не сомневаемся в том, что это не так. Значит дело совсем не в «обосновании», которое ничего не обосновывает.

Поднимемся на одно предложение выше: «Признание правоспособности правом, принадлежащим каждому гражданину и отрицание его как субъективного права фактически означает уклонение от квалификации ее природы как правовой категории»^[3][4]. Вот и причина, которая на человеческий язык «переводится» примерно так: уважаемые коллеги, я попытался определить место правоспособности в системе правовых категорий и чего-то ничего толкового не получилось! Давайте будем думать, что это — субъективное право, правда настолько своеобразное, что и на «нормальное» субъективное право («конкретное субъективное право») оно не очень-то и похоже^[5].

Все другие «обоснования» того же рода и качества, что и рассмотренное. Не может же, в самом деле, считаться обоснованием соображение типа «правоспособность является субъективным гражданским правом… потому, что она как право, принадлежащее каждому гражданину, обладает самостоятельным содержанием — способностью иметь права и обязанности»^[6]. Авторский курсив не способен возместить бессодержательности утверждения, в соответствии с которым выходит, что субъективным правом является… все то, что обладает самостоятельным содержанием, т. е. любое понятие. Комментарии излишни.

Основной порок концепции правоспособности как субъективного права заключается в сведении всех юридических форм общественных отношений к одним только правоотношениям, всех юридических возможностей — к субъективным правам, а любого рода обеспечения этих возможностей — к разряду юридических обязанностей. Это слишком упрощенный, можно сказать, огрубленный, а следовательно — ненаучный подход к проблеме. И правоотношение, и субъективное право и юридическая обязанность — все это специально-юридические понятия, имеющие собственные, достаточно точно установленные и при том весьма узкие значения. Утверждения типа «юридические возможности суть не что иное, как субъективные права»¹ — это ни что иное, как целенаправленная вульгаризация правовой действительности.

Никаких затруднений с квалификацией правоспособности бы не было, если бы С. С. Алексеев и Я. Р. Вебере вспомнили (а некоторые из их многочисленных «последователей» просто знали бы) о таком понятии, как правовая форма; о том, что субъективное право — отнюдь не единственная из реально существующих правовых форм, что «кроме нормы права, правовых отношений, к числу правовых форм принадлежит целый ряд иных явлений правовой жизни (правосубъектность, юридическая личность, правоспособность, договор, санкция, ответственность и т. д.)»^[7][8].

В литературе уже указывалось, что концепция правоспособности как субъективного права неспособна дать ответа на вопрос ни об обязанности, обеспечивающей это право, ни о ее носителе. Чтобы «исправить» этот недостаток сторонники данной теории вынуждены прибегать к весьма туманным формулам: носителем обязанности, обеспечивающей правоспособность как субъективное право, является всякий и каждый, содержанием — воздержание от любых действий, которые могут умалить правоспособность лица. Но в том-то и фокус, что таких действий нет и не может быть! Действий, которые могли бы умалить правоспособность (по крайней мере, в том понимании этого термина, из которого исходят оппонирующие нам коллеги) не существует ни в природе ни в мышлении.

Наличие правоспособности в равной мере у всякого и каждого лишает смысла сделки, направленные на приобретение одним лицом более одной правоспособности; сделки, направленные на ограничение правоспособности или, тем паче, ее лишение, были бы либо внутренне противоречивы (если бы совершались с лицом, правоспособность которого подвергается умалению^[9]) и, следовательно, неисполнимы, либо не распространяли бы своего действия на лицо, чья правоспособность умаляется (если бы они совершались между третьими лицами).

Отсюда — законодательный запрет совершения подобных сделок, не позволяющий им создать намечаемые юридические последствия. О фактах, не являющихся сделками, нечего и говорить. Ну не странная ли перед нами обязанность — обязанность, которую нельзя нарушить? А если ее нельзя нарушить, то спрашивается, зачем нужна такая «обязанность»?

Нелишне вспомнить и о том непреодолимом логическом противоречии, в которое мы неизбежно впадем, едва лишь признаем правоспособность субъективным правом. Чем определяется (и как называется) способность субъекта иметь такое субъективное право, как правоспособность (способность быть участником «правоотношения правоспособности»)? На каком основании (если угодно — праве) принадлежит право, именуемое правоспособностью? Очевидно, должна существовать некая… способность иметь такое право, как правоспособность, т. е. некая категория, отличная от субъективного права, и опосредствующая его принадлежность субъекту, привязывающая право к нему. Но не пришли ли мы к тому, от чего пытались уйти? Если без какого-то конечного понятия (в нашем случае — правоспособности), не совпадающего с понятием субъективного права, мы не сможем объяснить феномена принадлежности субъективных прав, то почему бы не поместить это понятие непосредственно вслед за всеми субъективными правами, не выделяя из них откровенно лишнего звена в виде «права иметь права»?

Текст печатается по изданию:

Вестник Высшего Арбитражного суда РФ. 2009. № 9. С. 6—25.

• [1] Ломакин Д. В. Указ, статья. С. 10.
• [2] Там же. С. 11, сноска 15.
• [3] Вебере Я. Р. Правосубъектность граждан в советском гражданском и семейномправе. Рига, 1976. С. 51.
• [4] Там же.
• [5] Именно об этом свидетельствует дальнейший текст монографии, содержащийсяна стр. 51—60, где правоспособность рассматривается уже как «общая предпосылкадля обладания всеми субъективными правами» (стр. 52, 56), как «завершенная, обособленная, самостоятельная правовая категория», как «субъективное право, имеющеесовершенно иное назначение, чем конкретные субъективные права, которые возникают на основе правоспособности» (стр. 57), и даже как субъективное право, которое"существенно отличается от тех субъективных прав, которые возникают на его основе"(стр. 58).
• [6] Вебере Я. Р. Указ. соч. С. 57.
• [7] Алексеев С. С. Общая теория права. — Т. 2. М., 1982. С. 141.
• [8] Красавчиков О. А. Гражданское правоотношение — юридическая форма общественного отношения. С. 17. — См. еще его специальную, более позднюю статью «Гражданская правосубъектность как правовая форма» (Правовые проблемы гражданскойправосубъектности: межвуз. сб. науч. тр. Свердловск, 1978. С. 5—26).
• [9] В обоих случаях оно утрачивало бы способность быть субъектом прав и обязанностей, в том числе тех, которые для него пыталась бы устанавливать сделка обсуждаемогосвойства.