Социальная активность человека и культура социальной политики

Социальная (сопряженная с духовным ее началом, и в этом смысле, — культурная) антропология, как практическое и теоретическое человекознание, является сравнительно новой интегративной наукой о Человеке как общественном (культурном) индивиде. Социальная (культурная) антропология представляет, во-первых, общую теорию Человека, а во-вторых, практико-ориентированную систему знаний, непосредственно предназначеннную для самопознания человека в его конкретном индивидуальном существовании.

Социальная антропология позволяет проводить и организовывать, опираясь на теоретические и практические представления других гуманитарных и естественных дисциплин (социологии, логики, биологии, культурологии, психологии, математики и т. д.), так называемую антропологическую экспертизу, отвечающую на вопросы: насколько человечно бытие Человека?

На какой стадии становления Человека, вочеловечивания, находится данный конкретный человек или конкретная общественная организация человеческих индивидов? Что собой представляет в конкретной культуре и цивилизации, в конкретном этносе данный «респондент», каковы его социальность и личность? Насколько культурен, социален и личностен человек? Насколько он вообще человечен?

Личность есть качество человека, олицетворяющее и представляющее его социальную активность. Другими словами, одной из двух сторон предмета социальной антропологии является личность, которая совместно с другой стороной ее предмета, — социальностью, — определяют результат социальной активности Человека, процесс которой в целом есть не что иное, как расширенное его (культурное) воспроизводство.

Личность и социальность Человека воплощают его единство, мыслимое как общность, как синтез отличного и сходного в его, по крайней мере, двусложной целостности. Однако, многие гуманитарные науки, изучающие Человека, чаще всего полагают своим предметом только одну сторону целостности Человека, сводимую к личности, при этом, каждая из них определяет ее по-своему:

— психология: личность определяется, исходя из индивидуальности, уникальности Человека, из того, что переживание Человеком его отношений и деятельности составляет специфику его внутреннего мира;

• — социология: личность Человека отождествляется с понятием «общественный индивид» на фоне более общего понятия «социальная сфера», т. е. личность в социологии воплощает наиболее общее, абстрактное представление о Человеке и сводится к существу его общественных отношений, т. е. к отвлеченной его социальности.
• — философия: личность воплощается в мировоззрении Человека, представляющем его отношения к миру и в мире, при этом социальность и культурность Человека являются имманентными характеристиками генезиса личности;
• — культурология: личность прежде всего рассматривается как воплощение индивидуально-ориентированного способа становления и существования Человека, как олицетворение культуры общественных отношений;
• — политико-экономический подход: личность есть качество Человека, производное от содержания его общественных (производственных) отношений составляющих некоторую совокупность, ансамбль и определяющих своей целостностью экономически обусловленную социальность Человека.

Следовательно, социология Человека, в широком смысле этого слова, определяет «основную мелодию», «алгоритм», нечто наиболее существенное в личностном его существовании, — т. е. в личности выявляется прежде всего сущность общественных отношений, лишенная, однако, духовного их начала: авторство композиции этих отношений связывается с безличным обществом.

Социальная (культурная) антропология призвана прояснить не только феномены «мелодий», но и семиотически определенных «текстов» в общественном человеческом взаимодействии, в сферах цивилизации и культуры, интегративным образом рассматривая общественные отношения с точки зрения качества их «человечности». Задача социальной антропологии — понять и озвучить «песнь» человеческих отношений, которая, по идее, должна быть основной партией их «ансамбля».

Развивая далее этот образ, снова напомним, что личность, по С. Л. Рубинштейну (автору таких классических трудов, как «Бытие и сознание», «Человек и мир» и многих других), — это «максимум определенности», «максимум «партийности» в общественных отношениях, т. е. максимум способности реализовать свою «партию» в общественных отношениях. Чтобы состояться в общественной (культурной) жизни в социальном и личностном планах, человек должен выстроить, со-творить собственную, авторскую партию, звучащую, тем не менее, в унисон с партиями все новых и новых участников общественных отношений, образующих некоторый «ансамбль».

Смысл этого понятия менее всего может быть ассоциирован, например с мемориальным представлением ансамбля, — это вполне «органичное» (включающее не только общественные добродетели, но и пороки) единство, весьма подвижное и трудно управляемое. Незавидной может быть доля государственного служащего, лишенного профессионализма, если он примется без должной подготовки дирижировать хотя бы некоторой частью социального (культурного) ансамбля человеческих отношений.

Личность и социальность Человека в их подлинном, генетически определенном смысле, — это всегда то, что составляет некоторую особенную его позицию как единство общего и единичного в структуре общественных (культурных) его отношений. Наличие собственной позиции скорее всего, так сказать, — «по определению», — может привести любого конкретного человека в состояние вечной оппозиции не только по отношению к государству, но и ко всем прочим участникам общественного взаимодействия, и только культура, нравственное воспитание, ответственность и воля многих свободных людей являются препятствиями для войны всех против всех, альтернативой которой, до известной степени, является прежде всего государственное управление.

Понятно, что мера культурности (в широком смысле этого слова) государственных служащих должна быть безусловно превосходной, позволяющей осознать и претворить в действие идею, состоящую в том, что человеческое со-общество не равно ни одной из всех самых незаурядных личностей, хотя оно ими прежде всего и составляется. В трудное время становления социалистической государственности в России В. И. Ленин четко определил решающее условие этого процесса, когда утверждал, что «Экономической силы… нам хватает… Чего же нам не хватает? Ясное дело, чего не хватает, — не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет» (163; 95).

Культура общества всегда представляет некоторую оппозицию культуре государства. И мудрость, и мужество профессиональных политиков состоит в том, чтобы снова и снова находить конструктивное единство интересов многих людей, предупреждая социальные конфликты, которыми всегда чревато социальное творчество масс. Таким образом, одной из важнейших практических проблем социальной антропологии является выработка научно обоснованных критериев качества социальной (культурной) политики, ее духовно-нравственных оснований, в свою очередь коренящихся в природе социальности и личности Человека.

Социальная антропология связывает воедино социальность, личность и нравственность Человека, поскольку именно качество нравственного его образования (в смысле его «становления», «расширенного (культурного) воспроизводства») является духовно-практическим воплощением человечности как таковой.

Однако И. Кант в известном его труде «Антропология с прагматической точки зрения» критическим образом относится к человеческому роду, считая, что успех в достижении космополитической цели «подняться от зла к добру» «можно ожидать не от свободного соглашения отдельных людей, а только путем все усиливающейся организации граждан земли внутри (нашего) рода», т. е. одним только непосредственным путем укрепления государственности, а не развитием нравственного ее начала в Человеке (117; 448).

Это еще не означает, что И. Кант действительно прав, навечно отдавая бразды управления людьми государству. В самом деле, если весь человеческий род на Земле, как собрание конкретных, не способных к «свободному соглашению» отдельных индивидов, отличается тем, что «воля его в общем добра», то следует только хорошенько их дисциплинировать, а для этого и необходима их организация (извне и сверху). Однако, здесь одновременно присутствует целый ряд неоправданных упрощений и обобщений, т. е. то, что называется в психологии мышления «генерализацией».

Этот эпатирующий термин довольно точно отображает существо антропологического прагматизма Канта, до сих пор актуализирующегося всякий раз, как только мы начинаем мыслить «вообще» о человечестве, упрощенно его представляя суммой конкретных индивидов. Точно так же и в социальной политике в ее практическом претворении, всегда возникает соблазн генерализации как обобщения по несущественным признакам, например, по распределению людей в связи с различными видами социальной помощи. Кажется, что социальная политика и есть одна только Помощь недостаточному от природы конкретному человеку.

Научно обоснованная прикладная (но не узко «прагматическая», не утилитарная) социальная политика исходит из общественной природы Человека, когда, например, социальная помощь, является не целью, а лишь средством, до известной степени способствующим становлению социальности, личности и нравственности этого общественного Человека, воплощающего не сумму индивидов, а нечто их объединяющее и, одновременно, позволяющее им оставаться отличными друг от друга, т. е. общность этих «индивидов», в действительности — субъектов своей общественной «судьбы».

Понятно тогда, что утверждать в отношении общественного Человека, что он «по природе» отличается, например, стремлением к добру — все равно, что рассуждать о добром дожде «вообще». Истина, включая и нравственную ее сторону, может быть установлена лишь путем адекватного преломления научного положения в зеркале практики.

Установление истины воплощения Человека в мировоззрении и в поведении конкретных людей или их организаций, требует постоянного научно-практического, социально-антропологического анализа и прогноза, что пока еще, правда, осуществляется лишь эпизодически.

Неравенство людей в смысле их способностей и различного социально-культурного статуса требует научно-практического обоснования адресности и качества социальной политики в отношении каждого отдельно взятого человека. Объединяя затем людей в условные группы, подходящие под определение того или иного типа общности природных и культурных процессов самоорганизации их активности, возможно в некоторой мере систематизировать социальную политику, исходя из общих интересов отдельных групп или типов адресатов.

Обобщенно, эти интересы можно представить в качестве еще одной характеристики социальной политики: ее содержание, как политики, субъектно и нравственно ориентированной, в плане преобразования «природных» основ стихийной социальной активности Человека, выступает как открыто заявляемая социализация. Последняя и должна быть постоянной целью социальной политики в отношении тех индивидов, чьи интересы, в силу тех или иных обстоятельств, непосредственно определены содержанием их социального бытия.

В процессе социализации складывается социальность Человека, его общественное co-знание, сопряженное с бессознательным, стихийным началом его социальной активности. На фоне социализации и одновременно с нею; в плане упрочения субъектного, личностного начала в Человеке осуществляется социальная политика, направленная на удовлетворение интересов людей в социальной их самостоятельности и самодеятельности, в социальном их творчестве, в самоактуализации и самореализации. Именно такая социальная политика реально и объективно квалифицируется как аккультурация, — в функциональном и в содержательном планах этого направленного, управляющего и активного процесса.

Важно преимущественно то, чтобы аккультурация и социализация действительно отвечали коренным интересам конкретных индивидов, особенно в плане их личностного становления, в плане становления их субъектности, выступающей в формах, например, национальной, региональной или религиозной их самобытности. Не столько национальные или религиозные святыни защищаются Человеком в человеке до последнего вздоха, сколько сопряженная с ними его субъектность, его самость, его «Я».

Нравственность Человека и есть мера субъектного начала в индивиде, а поэтому антропологическая экспертиза качества эволюции социальности и личности Человека в социальной политике, направленной на социализацию и аккультурацию, должна проводиться по нравственным критериям. Ступени нравственной самореализации Человека, на которые восходят конкретные индивиды — это ступени становления их человечности. Нравственность, субъектность и человечность, — это понятия, представляющие одно и то же качество Человека в конкретном индивиде. В научно-практическом отношении именно нравственность, как некоторая исходная «целостность» Человека, как некоторая «общность», как «единство» и т. п. является содержательным представлением о Человеке вообще.

Действительно, что более ценно и что более конструктивно, — оперировать понятием «целостности», которое ничего специфически антропологического не содержит вовсе, которое с точки зрения любой

позитивной науки, — бессодержательно и которое поэтому уместно лишь в философии, логике и математике, — или изначально установить антропологический статус нравственности и только тогда глубоко осознать, что нравственный закон в человеке недаром изумлял Канта, и что наступило время перейти от констатации удивительного феномена к раскрытию его бесконечной содержательности.

В этом плане первыми шагами научно обоснованной социальной политики в нравственном созидании Человека и является ее дифференциация по направлениям социализации и аккультурации, обеспечивающим относительно самостоятельное развитие индивидами таких свойств, как социальность (и сознание) и личность (и самосознание). Различие между этими процессами такое же, как различие между совместно рассматриваемыми индивидными и индивидуальными свойствами Человека и его субъектными и объектными свойствами, такое же, как различие между цивилизацией и культурой.

Процессы социализации есть процессы цивилизационные, на уровне которых еще нет самостоятельного нравственного сознания, где нужно не «читать мораль», а вводить нормы морального поведения через сообщение способов их реализации, — с тем, чтобы со временем сами эти способы могли в принципе быть основами формирования мотивации и адекватных ей социальных привычек.

Процессы аккультурации и есть те, в содержании которых бытие Человека становится предметом его рефлексии, такие процессы, в которых творчество личности есть социальное и культурное творчество, в которых личность и социальность Человека становятся фактами и факторами (субъективными, а точнее, субъектными факторами) культуры.

На этой основе в процессах аккультурации, от обратного, переосмысливается содержание процессов цивилизационных, поскольку у Человека формируется собственная позиция, собственное мировоззрение, личная философия. В результате и цивилизационные процессы нравственно возвышаются, и ценности цивилизации, как реализованные культурные свершения Человека приобретают статус ценностей нравственных.

Подводя итоги этого социально-антропологического дискурса, вновь подчеркнем, что личность и социальность Человека понимаются как две стороны одного и того же феномена нравственности, а уже затем еще и как соединенная их общность, как единство сходного и отличного в социально-нравственном творчестве этого Человека. Отчасти, можно утверждать при этом, что личность скорее всего должна быть ассоциирована с уникальностью и духовностью Человека, а его социальность — с его общественно определенной, практической нравственностью и — «душевностью», как она понимается в обыденной человеческой речи.

Структура социальной (культурной) активности, как процесса социального творчества, отображается в его продукте, т. е. в содержании человеческой культуры, в мировоззрении Человека. В решении основной проблемы социальной антропологии, — построении теории антропосоциогенеза, — познание структуры активности опирается на принцип единства Мира, что предполагает прежде всего его существование, его реальность. С другой стороны, это единство в теории антропосоциогенеза интерпретируется как принцип общности идеального и материального, причем и то и другое полагается безусловно реальным: идеальное столь же реально, как и материальное.

Поэтому познание структуры человеческой активности, как идеальной реальности, связывается с познанием объективной реальности вообще, и связывается не факультативно, не по аналогии, а по самому существу антропосоциогенеза, как процесса, включенного в эту реальность. Все, что известно Человеку о реальности, что отображается в наших представлениях о мироустройстве, полагается необходимым знать и в социальной антропологии, так же как и в любой другой науке.

Структура социальной активности, порождающей, в частности, и научное знание, должна быть изучена на уровне, адекватном состоянию так называемых фундаментальных наук, чтобы не только не сдерживать развитие последних, но и способствовать научно-техническому прогрессу, одновременно находя возможности минимизации влияния его «издержек», вызывающих те или иные нарушения нормального хода антропосоциогенеза.

В построении структуры социальной активности необходимым образом раскрывается ее противоречивый, сложный состав, в котором непременно находит свое место ее антоним, ее генетически исходная форма, а именно — реактивность. Начиная от античной диалектики, в творчестве многих крупнейших философов и естествоиспытателей постоянно присутствует понятие реактивного, т. е. автоматического, вынужденного, несамостоятельного и т. п. поведения человека, животных, и технических устройств (Р. Декарт, И. Кант, Г. В. Ф. Гегель, М. В. Ломоносов, И. М. Сеченов, И. П. Павлов, В. М. Бехтерев, Л. С. Выготский, К. Левин, Б. Г. Ананьев и многие другие) Реактивное («полевое», по К. Левину) поведение, как вынужденное обстоятельствами жизни человека является антитезой поведения активного, предполагающего прочность культуры личного достоинства человека и стремление действовать конструктивным образом, на основе нравственных критериев оптимизации любых социальных ситуаций (117; 118; 119; 120; 121; 55; 56; 260; 218; 26; 51; 52; 53; 156; 157; 6; 7; 8; 9).