После февральской революции

В первые недели после Февральской революции 1917 г. могло показаться, что между большевиками и меньшевиками возникло неожиданное единство. И те и другие «условно поддерживали» Временное правительство, считали, что солдатам на фронте нельзя бросать оружие. Но так продолжалось недолго. Возвращение В. Ленина в Россию и его Апрельские тезисы положили конец этому недолгому единогласию. Н. Чхеидзе заметил тогда: «Вне революции останется один Ленин, мы же пойдём своим путём».

С этого момента большевики окончательно превратились в особую, отдельную от меньшевиков партию. Что касается остальных социал-демократов, то среди них по-прежнему существовало несколько течений. Крайне правый фланг заняли Г. Плеханов и его группа «Единство». В ночь на 1 апреля Георгий Валентинович вернулся на родину после 37-летней эмиграции. В 1917 г. в одном из выступлений Г. Плеханов категорично заявил: «Русская история ещё не смолола той муки, из которой будет со временем испечён пшеничный пирог социализма». Поэтому он считал, что необходимо полностью поддержать «буржуазное Временное правительство».

Эту точку зрения, хотя и со многими оговорками, разделяли почти все вожди меньшевиков. Ираклий Церетели говорил о Временном правительстве в конце апреля: «Мы говорим народу: вот буржуи… Но мы добавляем: это представители той буржуазии, которые условились отстаивать русскую свободу». В начале мая, чтобы укрепить шаткую власть Временного правительства, меньшевики согласились войти в него. И. Церетели получил портфель министра почт и телеграфов, а другого меньшевика — Матвея Скобелева — назначили министром труда. Потом в правительство вошли и другие социал-демократы. Меньшевик Михаил Либер так объяснял мотивы этого решения: «Наша совесть и ответственность перед страной не позволили нам взять власть. Мы никогда не были демагогами, мы знали, что всякое обещание должно быть исполнено. И когда мы убедились, что в буржуазной стране нельзя создать социалистической власти, мы решили дать народу хоть немного того, к чему он стремился».

Против вхождения в правительство резко выступил Ю. Мартов, который считал этот шаг «непоправимой глупостью». Вместе с Рафаилом Абрамовичем он возглавлял левое течение в партии — меньшевиков-интернационалистов. «Примирение с буржуазией возможно только в одном виде, — говорил в августе Р. Абрамович, — мы подчиняемся ей, если считаем, что у неё ключи к спасению. Я допускаю такую точку зрения, но не представляю себе пролетариата, который пойдёт за ней».

Между тем в первые месяцы после революции численность меньшевиков стремительно росла. Она увеличилась примерно в 10— 15 раз и к осени достигла 200 тыс. человек. Николай Чхеидзе возглавлял самый важный в стране столичный Совет. На I съезде рабочих и солдатских Советов в июне меньшевики получили 248 мест из 1090 (большевики — только 105 мест). Вместе с эсерами на этом съезде они голосовали за «коалицию с буржуазией». Фёдор Дан возглавил Центральный исполнительный комитет (ЦИК) Советов… Можно сказать, что в эти месяцы партия меньшевиков переживала расцвет своей деятельности.

Правда, он оказался очень недолгим. Уже к осени приток в партию новых членов замедлился. Внутри неё росли противоречия. Г. Плеханов и его группа уже не относили себя к меньшевикам. В августе состоялся съезд меньшевиков, которые образовали Российскую социал-демократическую рабочую партию (объединённую) — сокращённо РСДРП (о). Сторонники Ю. Мартова составили около трети участников этого съезда. Один из них, Александр Мартынов, слегка перефразируя пушкинские строки, горячо воскликнул, обращаясь к «правым»: «Лёд и пламень, вода и камень не могут быть так различны, как мы с вами!».

Популярность меньшевиков среди населения стремительно падала. Ярким тому свидетельством стали выборы в Учредительное собрание, прошедшие в ноябре. Меньшевики потерпели на этих выборах катастрофическое поражение, набрав очень мало голосов. Большинство поданных за них голосов (около 1,3 млн) было собрано в Грузии…