Художественный язык символизма: поиски и открытия

Философия символизма предполагала своего рода двоемирие: мир повседневных реальностей и мир истинных ценностей, второй реальности, которая создается творческим усилием. Символ — это лишь способ прорваться к высшим смыслам этой второй реальности. Поэтический текст, таким образом, не должен был «отражать» и «рисовать» видимую реальность. Текст был образом мира, представлял собой самоценность. Текст-миф, текст-смысл, и мир высшей реальности как иерархия текстов. Поэзия символистов проникнута намеками, цитатами, реминисценциями, ретроспективизмами. Здесь присутствовала не только поэтическая фантазия, но и прямое обращение к читателю как сотворцу, чтобы он через аналогии мог додумать, довообразнть, в конце концов дотворить и сам постигнуть высший смысл. Знание высших смыслов не имело ничего общего с вульгарным рациональным знанием. Это было посвятительное знание, по обладанию которым безошибочно узнавались единомышленники. Бесполезно пытаться постигнуть символическую поэзию при помощи логики. Ее не следует понимать, на нее нужно «отозваться».

Десятилетие спустя поэт эмигрантской волны Г. В. Иванов, объясняя художественный язык символизма, приводил для примера два стихотворения-пародии. Он сопоставил влияние на поэтический язык двух различных установок культуры: «натуральную школу» времен передвижничества и символизм. Вот как описал бы пейзаж поэт из «школы Некрасова»:

Летний вечер, прозрачный и грузный, Встала радуга коркой арбузной, Вьется птица — крылатый булыжник… —.

Так на небо глядел передвижник, Оптимист и искусства подвижник.

А рядом Георгий Иванов приводил образец «декадентской отравы»:

И отражается в озере, И холодеет на дне Небо, слегка декадентское, В бледно-зеленом огне.

Эта музыка слова «под бледно-зеленым декадентским небом» не могла накормить голодного, защитить угнетенного, обличить злодейство, остановить кровавую распрю. Она могла только одно — спасать человеческую душу. Это и стало смыслом и целью новой культуры. Н. А. Бердяев обращал внимание на то, что русская литература впервые поставила себе не социальную, а чисто духовную задачу — «строительство» красоты и спасение души отдельного человека.

Художественный язык символизма выработал несколько универсальных символов, начало которых поэты увидели в философии В. С. Соловьева с его абсолютизацией идеальных понятий: Душа Мира, Вечная Женственность, Красота, Добро и др.

Настоящим королем символизма был Валерий Брюсов. Визитной карточкой сборника «Chefs d’oevre» («Шедевр») стала скандально прославленная строчка: «О, закрой свои бледные ноги».

В основе поэтики В. Я. Брюсова лежала философия неповторимого мгновения, «состояния души». Огромное внимание уделялось слову, вернее звуку слова. Слово понималось как «звуковой комплекс». Интонации стихотворения напоминали языческие заклинания, а смысл далеко не всегда имел прямое значение. Вот четверостишие, которое стало предметом насмешки и пародирования со стороны В. С. Соловьева:

Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене.

Самые странные строчки В. Я. Брюсова были не столько бес^ сознательным озарением гения, сколько точно рассчитанным поэтическим приемом, своего рода задачей, которую автор ставил перед собой:

Так образы изменчивых фантазий, Бегущие, как в небе облака, Окаменев, живут потом века В отточенной и завершенной фразе.

1900—1914 гг. датируется вторая волна символизма — «блоковская». Отличительными особенностями течения стали изживание декадентских мотивов, устремленность «за горизонт», создание развитого художественного языка поэзии, обилие шедевров. Через «блоковское» поколение символистов русская культура преодолела национальные рамки, стала частью мировой литературы.

В центре этой группы талантливых поэтов возвышаются фигуры двух гениев: А. А. Блока и А. Белого. Эти два человека были дружны многие годы, хотя и по темпераменту, и даже внешне были совершенно разными, словно олицетворяя многозначность своего времени. А. Белый (настоящее имя — Борис Бугаев) выделялся своей «ангельской» внешностью: копна золотых волос, «эмалевые» глаза и необыкновенная эмоциональная подвижность. Напротив, облик А.А. Блока был сумрачно романтичен, словно сошедший с древних фресок. Весь узкий, «вертикальный», с ранимой и чуткой душой, Блок органически не переносил светской болтовни, говорил мало, медленно, обдумывая каждое слово.

Говоря о поэтическом языке А. А. Блока, заметим, что в творчестве каждого художника и литератора есть произведение-символ, которое становится знаковым обозначением и его личности, и его вклада в культуру. А. А. Блок воспринимается прежде всего как автор «Незнакомки», хотя среди его произведений это стихотворение занимает скромное место.* Но с точки зрения художественных приемов и образов, блоковская «Незнакомка» — это классика символизма, несущая «язык символов и смыслов». Образ героини создается не описаниями, а знаками: «шляпа с траурными перьями», «в кольцах узкая рука», «девичий стан, шелками схваченный». Читатель выступает в качестве соавтора поэта, представляя образ таинственной незнакомки.

Владение смысловыми образами достигает в этом стихотворении совершенства. Поэзия сливается с живописью. Ни один цвет не назван, но сочетание звуков и слов создает впечатление «дымчатой лиловости». На фоне «цветового молчания» стихотворение заканчивается мощным, тройным цветовым ударом, завершая портрет героини: «и очи синие, бездонные, цветут на дальнем берегу». А. А. Блок редко использовал прямое название цвета, предпочитая обозначение-символ: «оснеженные колонны», «траурные перья», «закатное золото» и т. п.

В позднем творчестве А. А. Блока на волне впечатлений от войны и революции возникает черно-белый «страшный лик России». В книгах «Родина», «Страшный мир», а позже в поэме «Двенадцать» и «Скифы» создан летящий образ страны:

Над бездонным провалом в вечность, Задыхаясь, летит рысак.

Или:

Черный вечер, Белый снег.

Ветер, ветер на всем божьем свете!

Единственный исход из этого проглядывающего хаоса варварства — иррациональная вера в языческую жизнестойкость России, ее женственное, богородичное начало. Отсюда заклинающая, напряженная риторика «Скифов» (1918):

Да, скифы мы, да, азиаты мы, С раскосыми и жадными очами.

А.А. Блок доводит до виртуозности характерное для символистов владение словом в поэме «Двенадцать». Это своего рода поэтическая музыка с множеством различных ритмов. От романсового «Не слышно шума городского» до лозунга «Революцьонный держите шаг!» и частушечного «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови…», оборванного молитвенным всхлипом: «Господи, благослови!».

А. Белый был изобретателем новых литературных жанров, соединяющих поэзию, философию, музыку, живопись. А. Белый часто сочинял стихи в процессе ходьбы, бега, скачки на лошади, как бы следуя жизненным ритмам. Его любимой темой в стихах и в философии были звук и ритм. Он размышлял о «жесте истории», «танце жизни», «ритмах культуры». Его перу принадлежат четыре поэмы, которые он называл «симфониями». Последняя из них — «Кубок метели» (1908) — принесла ему признание А. А. Блока и композитора Н. К. Метнера. Почти все произведения А. Белого имеют несколько вариантов текста. К поэту приложимы его собственные слова:

Он — тот, который есть не он, Кому названье легион, Двоякий, многоякий, всякий…

Большинство знает А. Белого как поэта. Но он пробовал свой дар во многих областях культуры: занимался музыкой, живописью, театром, писал прозу. Фактически он стал одним из создателей новой русской прозы XX в., преодолевшей традицию Гоголя, Щедрина, Толстого и составившей второй слой русской классики. «Самое европейское» и самое странное произведение, А Белого — повесть «Петербург» (1912) — итог всех сюжетов классической русской литературы, последняя ее фраза. Полная цитат, ассоциаций и ретроспекций (здесь Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чайковский, Толстой), повесть стала первым литературным шедевром XX в. От нее начался постмодернизм как новое самосознание культуры. Вяч. Иванов говорил о повести «Петербург» как о моменте самоизживания прошлой культуры. И «на могильном камне культуры написано одно слово — „Ужас“».

В 20-е гг. философ О. Шпенглер напишет оглушительную для рационального сознания книгу «Закат Европы», а Н. А. Бердяев заговорит о приходе «нового средневековья». Но первым провидцем был все-таки А. Белый.