«Вдовство» царя Ивана Васильевича

Некоторые современники и потомки приписывали само учреждение опричнины «кавказскому следу» — злым подсказкам «демона в образе женщины» Марии Темрюковны, на которой Иван Грозный женился в 1561 г. Образ иноплеменницы, дочери кабардинского князя Темрюка Айдаровича Курченей, Марии, молва привычно использовала, дабы обвинить ее в колдовском влиянии на Ивана, дескать, она «нашептала» царственному супругу, как, собственно, следует устроить власть в государстве и учредить вокруг себя 1000 телохранителей. Тем временем в Москве отлично знали историю, ибо такой охраной некогда обзавелся Чингисхан¹.

Другие современники утверждали, что идею подали родственники первой жены, представители старинных боярских родов: Василий Юрьев, двоюродный брат Анастасии, и Алексей Басманов, его сын Федор был женат на племяннице покойной царицы. Монархическое сознание верноподданных даже не допускает мысли, что учреждение государственного террора может принадлежать самому венценосцу, поэтому его слугам и жене приписана адская способность оказывать воздействие на безвинного повелителя. На самом деле ни в чьих подсказках Иван не нуждался, жена не оказывала на него никакого влияния. Он приблизил ее брата Салтанкула-мурзу, который после православного крещения стал зваться Михайлой Темрюковичем Черкасским. Н. М. Карамзин его характеризует: «Суровый азиатец, то знатнейший воевода, то гнуснейший палач, осыпаемый и милостями, и ругательствами, и… побоями…, многократно обогащаемый и многократно лишаемый всего в забаву царю».

Иван Васильевич лицемерил, когда представлялся безутешным вдовцом, горько скорбевшим по своей «голубице» Анастасии. Он рисовал себя сирым и убогим, нуждавшимся в опричнине, то есть, «вдовьем» уделе. Опричниной на Руси назывались земли, которые по завещанию князь оставлял своей вдове, «опричь» тех, что достаются его сыновьям. В XVI в. опричнина — владения государя, не подвластные земщине, управляемой Боярской Думой.

«Учреждение это всегда казалось странным как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал», — иронично заметил В. О. Ключевский. В 1565 г. началась революционная гражданская война государя против своих подданных. Предвижу резонные возражения: царь, обличенный всей полнотой власти в стране, вовсе не выступал искателем власти, а именно в такой роли выступают революционеры. Чтобы добиться усиления власти, повелитель не свергал прежнего государственного устройства, не разрушал старый строй, он не отверг земщину и покинул это прежнее устройство. Почему в борьбе с мнимой или действительной изменой Иван Васильевич не использовал имеющийся государственный аппарат и войско? Ведь в его полном распоряжении находилось только что созданные, хорошо организованные, успешно воевавшие в казанском и астраханском походах стрелецкое войско и дворянская конница, да и вообще все силы государства!

Почему он отказался использовать лучшие военные силы Московской Руси — дворян, записанных в Дворцовую тетрадь? Почему для укрепления своих якобы пошатнувшихся политических позиций он не использовал недавно созданные центральные государственные учреждения — приказы?

Зачем он переносил столицу, создавал новый аппарат террора против врагов и изменников, переселял людей, почему отрицал старую власть? Вероятно, он не желал пользоваться государственной машиной, которую в период преобразований 1550-х гг. создавали его приближенные по Избранной раде Сильвестр, Адашев. Он не только не доверял этим учреждениям, но и начал строить иной, параллельный аппарат революционной диктатуры: опричную думу, приказы, войско, что и выступает в качестве едва ли не самого главного признака революционного характера преобразований государственного строя.