Июльские события 1918 года и раскол партии

Еще весной 1918 года в Москве состоялось представительное совещание левоэсеровских верхов, на котором было принято решение о возвращении к тактике индивидуального террора — старому, хотя и не вполне надежному оружию партии социалистов-революционеров. Помимо прочих планировалось даже покушение на кайзера Вильгельма ІІ, для обсуждения которого Смолянский, видный левый эсер и секретарь ВЦИК, совершил нелегальную поездку в Берлин. Тем временем развернулась широкая партизанская борьба против германской оккупационной армии на Украине, и левоэсеровские боевики погрузились в нее с головой.

Однако, по мере нарастания противоречий между ПЛСР и РКП (б), в верхах все более крепло убеждение в необходимости «центрального террора». 24 июня 1918 года ЦК партии принял решение о возможности и целесообразности организации ряда террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма.

Фактически речь шла о покушении на командующего германской оккупационной армией на Украине генерал-фельдмаршала Эйхгорна и немецкого посланника в Москве графа Мирбаха.

ІІІ съезд ПЛСР, завершившийся в первые дни июля и засвидетельствовавший быстрый рост партийных рядов (были представлены 85 тысяч членов партии, однако, по подсчетам мандатной комиссии, всего их было не менее 300 тысяч), прошел под знаком острой конфронтации с коммунистами. Съезд дал директиву ЦК «всемерно способствовать расторжению Брестского договора, не предрешая ни одной формы такого расторжения». Между тем близился V Всероссийский съезд советов (он начался 4 июля 1918 года), на который левые эсеры возлагали большие надежды. Они получили на нем свыше 30% мандатов (на IV cъезде у них было 20%), увеличив, таким образом, свое представительство наполовину. Предполагалось, что «правительство и его партия под натиском революционного настроения трудящихся, идущих за партией левых эсеров, вынуждены будут изменить свою политику». С таким твердым убеждением закончился ІІІ съезд партии и был встречен IV съезд советов. Но уже после первого его заседания стало ясно, что правительство не только не думало переменить направление своей политики, но и не склонно было даже подвергать его элементарной самокритике. Тогда ЦК «решился выполнить приказание партийного съезда».

6 июля 1918 года германский посол Мирбах был убит Я.Блюмкиным, который, по иронии судьбы, курировал в ВЧК вопросы безопасности германского посольства. Если судить по намерениям левых эсеров, то в этом акте и в последовавших за ним событиях не было ничего ни антисоветского, ни мятежного. Замысел состоял в том, чтобы покушением на Мирбаха «апеллировать к солидарности германского пролетариата, чтобы совершить реальное предостережение и угрозу мировому империализму, стремящемуся задушить русскую революцию, чтобы поставить правительство перед свершившимся фактом разрыва Брестского договора». Однако левые эсеры не предусмотрели, что Германия не будет спешить с разрывом Брестского договора и что им придется арестовывать Дзержинского и других большевиков, дабы не быть арестованными самим; они не предвидели, что импульсивный Прош Прошьян пойдет много далее заранее условленного и, захватив на время телеграф, разошлет по России циркуляр, объявлявший левых эсеров властью.

Но, самое главное, они не предусмотрели (за что Спиридонова готова была себя «четвертовать») реакцию большевиков, на стороне которых в этот день была бесспорная историческая правота. Как государственные люди, большевики, встретившись с нарушением воли съезда советов, грозившим прервать так дорого давшуюся им мирную передышку, обнаружили решительность и последовательность. Они арестовали всю левоэсеровскую фракцию V Всероссийского съезда советов (он заседал в Большом театре) и утром 7 июля разгромили отряд Попова, где укрывалась большая часть ЦК ПЛСР. В два дня мощная и все набирающая силу советская партия превратилась в конгломерат групп и группок, тянувших в разные стороны, дезориентированных в политическом пространстве и лишенных единого руководства.

Первой раскололась левоэсеровская фракция съезда советов, которой большевики не позволили участвовать в его работе. Одна часть поддержала свой ЦК, другая решительно перешла на сторону победителей, третья, осудив акт над Мирбахом, дистанцировалась от ЦК, назвав себя «фракцией независимых левых социалистов-революционеров».

Акция 6 июля, как гром с ясного неба, поразила низы партии. Многие организации поспешили отмежеваться от собственного центра. Покидали партию многие левоэсеровские фракции в местных советах, во ВЦИК поступали пачки телеграмм с соответствующими заверениями. Этому способствовала и тактика большевиков, которые объявили, что в советах останутся лишь те левые эсеры, которые «подадут заявления о своей солидарности с ЦК». К осени левые эсеры числились только в 31 у.е.здном совете, а на VI Всероссийском съезде советов (ноябрь 1918 года) им принадлежал лишь один мандат из ста (по сравнению с 30% на предыдущем съезде).

Что хуже всего, раскол ПЛСР стал оформляться организационно. Уже 21 июля представители 18 левоэсеровских организаций (в основном Поволжья и Центрально-Черноземной области), собравшись на конференцию в Саратове, признали необходимость создания новой партии. Конференция решила созвать съезд всех бывших левых эсеров. Съезд собрался в сентябре, на нем была учреждена партия «революционных коммунистов» (лидеры — А.М.Устинов, Биценко, Колегаев).

28 июля группа левых эсеров Пресненского района Москвы покинула городскую партконференцию в знак протеста против акции 6 июля. Консолидировавшись вокруг газеты «Знамя трудовой коммуны», эта группа заявила о готовности создать новую партию, «окончательно и бесповоротно» порывающую с ПЛСР. В сентябре состоялась конференция, объявившая себя учредительным съездом партии «народников-коммунистов» (лидеры — Г. Д.Закс, Л. Оборин).

А что же те, кто остался в партии? На І Совете ПЛСР (август 1918 года) по-прежнему ставилась задача срыва Брестского мира, децентрализации продовольственного дела, ликвидация комбедов. Временное исполнительное бюро санкционировало уход партии в подполье.

На IV съезде ПЛСР (октябрь 1918 года) ответ за июльскую катастрофу пришлось держать Камкову, Карелину и Прошьяну. Теперь лишь иронию вызвал тезис Камкова: когда придет мировая революция, то «не большевики, а левые эсеры будут иметь шансы на успех и победу». Тем не менее в острой полемике победили сторонники «активной линии». Съезд выступил против продовольственной политики большевиков, за упразднение СНК и передачу его функций ВЦИК.

ІІ Совет ПЛСР (декабрь 1918 года) обрушился на аграрную политику большевиков, обвиняя их в «искусственном насаждении советских хозяйств», которое ведет «к созданию нового класса советских батраков и государственно-оброчных крестьян, к образованию в деревне привилегированных слоев, живущих за счет трудового крестьянства». В резолюциях, принятых на ІІ Совете, выдвигались требования упразднения ЧК и ревкомов, передачи управления всем народным хозяйством профессиональным союзам, отказа от репрессивных мер при проведении продовольственной политики.

Зимой 1919 года в Москве были арестованы многие руководители ПЛСР. В марте ЧК, ставшая едва ли не основным инструментом межпартийных отношений, арестовала 35 левоэсеровских активистов, обнаружила подпольную типографию, где печаталась партийная пресса. Подобные акции чекистов имели также место в Пскове, Туле, Казани, Брянске, Орле, Гомеле, Астрахани и др. Всего в первой половине 1919 года было раскрыто 45 нелегальных левоэсеровских организаций. Деятельность левых эсеров не раз становилась предметом обсуждения в городских, губернских комитетах РКП (б). Этот вопрос рассматривался также ЦК партии коммунистов.

Летом 1919 года ЦК ПЛСР большинством голосов принял тезисы, в которых отвергались методы вооруженной борьбы с советской властью. В октябре 1919 года «большинство ЦК» распространило по левоэсеровским организациям циркулярное письмо, призывавшее к объединению на почве отказа от вооруженной борьбы. Однако «активистское» крыло партии, не желая отказываться от своей тактики, провело в ноябре 1919 года конференцию, на которой этот призыв был отвергнут.

В то время как «активисты» остановили свой выбор на критике оружием, «легалисты» предпочли оружие критики. Так уж сложилась судьба этой партии, что ей некогда было предаваться теоретическим дискуссиям. Будучи с первых своих шагов вовлечена в водоворот гигантских событий, ПЛСР не успевала осмыслить самое себя. Начиная с первых двух номеров журнала «Знамя» — центрального органа партии (всего вышло 11 номеров), не было ни одного, в котором не помещались бы материалы «к выработке партийной программы» Рассматривая программное творчество левоэсеровских теоретиков, необходимо обратить внимание на два обстоятельства.

Во-первых, на присущий левоэсеровским конструкциям утопизм. Субъективизм народников левые эсеры возвели в абсолют. Но такого рода подход позволял скорее создать секту, нежели консолидировать политическую партию.

Во-вторых, левые эсеры ощущали потребность преодолеть замкнутую систему отражений, когда, с одной стороны, их теоретическая мысль натыкалась на программу марксистов, с другой — на программу социалистов-революционеров. Отсюда — заимствования и, как следствие, эклектика. У меньшевиков бралась идея об автоматическом крахе капитализма и конфликте между метрополиями и колониями как основном антагонизме эпохи, откуда выводилось, что движущая сила мировой революции — «пятое сословие», т. е. «униженное и ограбленное» крестьянство Востока. У большевиков занималась концепция об отмирании государства, что понималось левыми эсерами не как дело отдаленного будущего, но как проблема текущего момента. У анархистов — концепция децентрализации, очень напоминающая бакунинскую «федерацию коммун».

«Большинство ЦК ПЛСР» (май 1920 года) не только установило недопустимость вооруженной борьбы с советской властью, но и указало на необходимость участия в жизни советов. Резолюции содержали призыв бороться с контрреволюцией, поддержать Красную Армию, участвовать в социальном строительстве и преодолении разрухи. Это свидетельствовало о повороте в сторону сближения с большевиками, каковой не в последнюю очередь был обусловлен польской интервенцией, вызвавшей, как подметил Ленин, патриотический подъем крестьянства.

Та часть ЦК, что заявила о неподчинении «большинству» и образовала самостоятельный центр, распространила директиву об организационном размежевании. В июле 1920 года, когда «активисты» (не подчинившаяся «большинству» часть ЦК) образовали «Комитет Центральной области», «большинство ЦК» отмежевалось от него и его печатных выступлений. Принципиальные расхождения в руководстве партии делали невозможным его функционирование, поэтому «большинство» конституировалось в Центральное организационное бюро (ЦОБ), ближайшей задачей которого ставился созыв партийного совещания. В платформе ЦОБ говорилось об отражении контрреволюции, поддержке Красной Армии, участии в жизни советов; в ней также содержались требования создания «свободных профсоюзов», «органического слияния» промышленности и сельского хозяйства, «перехода от бюрократической национализации к творческой социализации».

К концу 1922 года распад организационных структур ПЛСР стал неоспоримым фактом. Развалился руководящий центр: одни члены ЦК ушли к большевикам, другие пребывали в ссылках и тюрьмах, третьи — в эмиграции. Осенью прекратилось издание журнала «Знамя». В декабре состоялись выборы в местные советы; хотя все кандидаты, кроме большевистских, находились в заведомо проигрышном положении, красноречивым свидетельством слабости ПЛСР явился тот, например, факт, что в Моссовет ей не удалось провести ни одного своего кандидата.

Россия, полуживая от нескончаемой войны, террора, тифа и голода, смертельно устала от политики. Она смирилась с диктатурой большевиков, которую те предпочитали именовать «диктатурой пролетариата». Доведенный до крайности народ, по поговорке, сложившейся еще во времена Великой французской революции, был «согласен на любой режим, при котором едят», а нэп, казалось бы, предоставлял такую возможность. В этих условиях ПЛСР была обречена на исчезновение.