Реформы Избранной Рады — несостоявшаяся альтернатива опричнины. 
Политические и идеологические предпосылки опричнины

Как известно, с конца 40-х годов при молодом царе сложился кружок близких к нему людей, придворных деятелей, которым он доверяет ведение государственных дел. С легкой руки Курбского, он позднее войдет в историю под названием Избранная Рада, фактически являясь так называемой Ближней Думой, составленной из особо приближенных к царю членов «большой» Боярской Думы и некоторых других лиц.

В середине XVI века государственно-политический строй России представлял собой монархию с сохранением некоторых пережитков удельных времен. При малолетстве Ивана IV свои самостоятельные удельные княжества имели его дядья, братья отца, Юрий Иванович и Андрей Иванович, на ханстве в Касимове сидели татарские царевичи, вассалы Москвы. Эти владетели имели свои дружины, своих воевод, занимали в Московском войске особое, полусамостоятельное положение. Малыми уделами владели князья Бельские, Воротынские, Мстиславские, но они постепенно переходили на положение «слуг» московского царя, его бояр. Остатки прежних вольностей сохраняли Великий Новгород и Псков.

Насущной проблемой власти являлась необходимость создания разветвленного централизованного государственного аппарата. Реформы ускорила сложившаяся в стране в конце 40-х годов обстановка. В годы малолетства Ивана IV шла острая борьба за власть между боярскими группировками. Она дезорганизовали правительственный аппарат, и без того еще слабый. Ничто не сдерживало произвол наместников; современник писал, что они были в те годы «сверепы аки львове». Конец 40-х годов знаменовался взрывами народного недовольства. Летом 1546 г. новгородские «пищальники» (стрельцы) обратились к великому князю с жалобами на боярские притеснения. Получив отказ защитить их, они вступили в бой с дворянами. В начале июня 1547 г. с жалобой на злоупотребления наместника к Ивану IV обратилась делегация псковичей, с которой семнадцатилетний царь жестоко расправился.

Наконец, в конце того же месяца разразилось мощное восстание в Москве. Поводом к нему был страшный пожар 21 июня, уничтоживший практически весь город. Ненависть к боярам, стоявшим у власти, была столь велика, что москвичи обвинили их — царских родственников, князей Глинских — в поджоге. Дядя Ивана IV, князь Юрий Глинский, был убит толпой, целое посадское войско, вооруженное метательными копьями — сулицами и щитами — во главе с городским палачом (он, видимо, должен был на месте казнить Глинских) отправилось в подмосковное село Воробьеве, где царь нашел убежище от пожара. С трудом царю удалось уговорить восставших разойтись, убедив их, что Глинских в Воробьеве нет. В те же годы двум тысячам воинов пришлось отправиться в Опочку (в Псковской земле), чтобы подавить восстание против сборщиков податей. В селах же «ратаи» (пахари, крестьяне), по словам священника Ермолая Еразма, «всегда в волнениях скорбных пребывающа, еже не единаго ярма тяготу всегда носяще».

Именно народные движения поставили правящие круги страны перед необходимостью действовать. В такой обстановке и пришли к власти Сильвестр и Адашев — центральные фигуры Избранной Рады.

Рада развернула бурную деятельность, проводя серию серьезных преобразований, создав новый «Судебник», создавая первые органы центрального управления, проводя военные реформы.

Одним из первых мероприятий было создание центральных органов государственного управления — приказов (до середины 60-х годов их называли «избами»). Два ранее существовавших общегосударственных ведомства — Государев Дворец и Государева Казна — обладали нерасчлененными функциями, занимаясь часто одними и теми же делами. Специализация государственных чиновников — дьяков и подьячих — носила личностный характер: тот или иной дьяк просто чаще получал поручения определенного рода.

Одним из первых приказов была Челобитная изба, которую возглавил Адашев. Задачей этого учреждения было принимать челобитные на имя государя и проводить по ним расследование. Тем самым Челобитная изба становилась как бы высшим контрольным органом. Руководство этим приказом давало в руки Адашеву огромную власть. Говорили, что боярин, который затягивает рассмотрение челобитной, «не пробудет без кручины от государя», а если на кого разгневается Адашев, «то бысть в тюрьме или сослану».

Главой Посольского приказа — ведомства иностранных дел — стал дьяк Иван Михайлович Висковатый, который около двадцати лет руководил русской внешней политикой, пока не был казнен в годы опричнины по вздорному обвинению. Поместный приказ занимался распределением поместий и вотчин между служилыми людьми. Разрядный приказ стал своего рода штабом вооруженных сил: определял, сколько и из каких уездов служилых людей должно выйти в полки, назначал командный состав. Разбойный приказ вел борьбу против «разбоев» и «лихих людей». Земский приказ ведал порядком в Москве. В 1550 г. царь вместе с Боярской думой «уложил» новый судебник — свод законов. Старый, принятый еще в 1497 г. при Иване III, не только уже устарел, но был, видимо, и забыт. Судебник 1550 г. был гораздо лучше систематизирован, чем его предшественник, учитывал судебную практику: исходя из нее, были отредактированы многие статьи. В 1550 г. были впервые установлены наказания для взяточников — от подьячих до бояр.

Существенные реформы были проведены в жизни церкви. В период феодальной раздробленности в каждом княжестве существовали свои, «местночтимые», святые. В 1549 г. церковный собор провел канонизацию «новых чудотворцев»: местные святые превратились в общерусских, создался единый для всей страны пантеон. В 1551 г. состоялся новый церковный собор. Книга его решений содержит сто глав, почему и сам собор обычно называют Стоглавым. Его задачами были — унификация церковных обрядов (в разных землях постепенно накопились мелкие различия в порядке церковной службы) и, главное, принятие мер по улучшению нравов духовенства, чтобы повысить его авторитет. Собор резко осудил произвол настоятелей, расточающих при помощи своих родственников монастырские богатства, разврат в монастырях, пьянство духовенства.

Указ 1550 г. ввел два ограничения местничества. Первое касалось молодых аристократов. Их, естественно, нельзя было в 15−18 лет (с 15-ти лет начинали службу) назначать воеводами, а дать низкое назначение тоже было невозможно: «поруха» чести. Было решено, что служба молодых людей на невысоких должностях не считается прецедентом. Теперь знатные юноши могли спокойно проходить своего рода стажировку в войсках, прежде чем стать «стратилатами». Кроме того, был сужен круг лиц, считавшихся на совместной службе: тем самым сразу уменьшалось число местнических счетов.

В 1555—1556 гг. было подготовлено и принято Уложение о службе. Издавна все феодалы-землевладельцы были обязаны нести воинскую службу. В этом отношении не было различий между вотчинниками и помещиками. Однако сама эта служба не была регламентирована. Уложение установило точный порядок. Было определено, с какого количества земли должен выходить вооруженный воин на коне. Если вотчины или поместья феодала были большими, то он был обязан выводить с собой вооруженных холопов. Приводившие больше, чем положено, людей получали денежную компенсацию — «помогу», недовыполнившие норму платили штраф.

Власть на местах издавна принадлежала наместникам (в уездах) и волостелям (в их подразделениях — волостях и станах). Они получали эти территории в «кормление». В пользу кормленщика шли судебные пошлины и определенная «доходным списком» часть налогов. Кормления были не столько системой администрации и суда, сколько системой вознаграждения феодалов за службу: должности наместников и волостелей на определенный срок они получали в воздаяние за участие в военных действиях. Именно поэтому система кормлений не была эффективной: наместники и волостели знали, что они уже «отработали» свои доходы на ратном поле, а потому небрежно относились к своим судебно-административным обязанностям, часто передоверяли их своим «холопам», заботясь лишь о получении положенного «корма» и судебных пошлин. Теперь кормления отменялись, деньги, которые прежде шли кормленщикам, отныне взимало государство в качестве налога — «кормленичьего окупа». Из этого централизованного фонда можно было платить «помогу» служилым людям.

Вместе с тем централизация еще только начиналась. В распоряжении государства не было еще ни кадров администраторов, ни денег, чтобы платить жалованье за гражданскую службу. Поэтому отправление власти на местах было возложено на выборных представителей населения, причем, так сказать, «на общественных началах» — бесплатно. Дворяне выбирали из своей среды губных старост, в уездах же, где не было частного феодального землевладения, и на посадах черные крестьяне и горожане выбирали земских старост. Им в помощь избирали целовальников (те, кто принес присягу — поцеловал крест) и губных и земских дьячков, своего рода секретарей. Правда, эти должностные лица существовали и раньше, но их функции были ограниченны. Теперь же представители местных обществ стали полновластными администраторами.

Реформы местного управления проводились в жизнь трудно. Пожилые и не очень здоровые люди, ставшие губными старостами (было предписано избирать на эту должность лишь тех дворян, кто уже не способен к военной службе), не горели желанием бросать свои имения и бесплатно выполнять многотрудные административные обязанности. Многие отказывались целовать крест, без чего нельзя было вступить в должность, некоторые уезжали из своих уездов в Москву. Новоявленных администраторов приходилось ловить, сажать в тюрьму (на время, чтобы не начинать снова поисков нового губного старосты) и насильно отправлять в свои уезды.

И все же реформы Избранной рады, хотя еще и не закончили централизацию государства, шли в этом направлении.

Однако, закладывая основы централизованного управления страной, укрепляя московский трон, они, с одной стороны, хоть и в небольшой степени, сдерживали своевластие монарха, а с другой (по утверждению Д.Н.Альшица) сделали возможным установление опричнины, явились объективно ступенями, которые в перспективе вели к ней, создавали условия и предпосылки для перехода к ней.

Так, в 1550 году указом царя под Москвой были «испомещены» тысяча «летучих слуг», чем были заложен принцип, который позднее был положен в основу формирования опричного войска: «выбор из всех городов», свободный от оглядки на родовитость — в основном «летучие слуги» были рекрутированы «по выбору» из неименитых городовых служилых людей. С. Б. Веселовский справедливо отмечал, что нельзя ставить знак равенства между ними и опричным корпусом. Охранных, карательных и других специфических функций опричнины эта тысяча не несла, тем не менее это разные ступени одной лестницы. Помимо того, что был использован один принцип — не родовитости, а преданности, многие тысячники 1550 года влились позднее в опричный двор Грозного. Они занимали высшие должности на государевой службе и в войске, они, как отмечал А. А. Зимин, были представителями той социальной среды, на которую опиралась Избранная Рада и которая впоследствии поставляла основные кадры для войска опричников.

Очевидно также, что без Уложения о службе 1556 г., которое установило прямую зависимость земельного обеспечения служилого человека от государевой службы, был бы невозможен переход к земельной политике опричнины. Установление прямой зависимости между «количеством» службы (один вооруженный воин со 100 четвертей земли и т. д.) и земельным владением служилого человека любого ранга, неизбежно влекло за собой зависимость между «качеством» службы — личной преданностью, верностью, — и тем же земельным владением.

Свою роль сыграло и создание в конце 40-х годов Челобитного приказа, которое придавало всей системе взаимоотношений подданных с государством и государства с подданными законченный вид. Было декларировано и внедрено в практику положение, при котором власть государственная становится могучим союзником любого жителя страны против сановника любого ранга, допустившего злоупотребление. Соответственно и «все христиане», «кто ни буди» становились союзниками верховной власти, проникались верой в ее высшую справедливость. Таким образом, уже в начальный период становления самодержавия в народную среду забрасывались зерна наивной веры в доброго и справедливого «царя-батюшку». Однако такое положение таило в себе опасность для сословно-представительного начала в управлении государством. Существование Челобитного приказа создавало впечатление, что справедливость обеспечивает сам царь с помощью назначенной им администрации, И, значит, чем меньше будет путь до царя, чем меньше он будет окружен «сильными» и «богатыми» сидящими в «думах» и «палатах», которые «чинят всяческие продажи» людям «низшим», тем ближе к защите своих интересов эти «низшие» окажутся. Если царь — источник справедливости для всех подданных, всякое ограничение его власти явится ограничением его возможностей эту справедливость творить, будет на руку тем же «сильным» и «богатым. Подобного рода представления московских посадских людей сыграли не последнюю роль в том, что в момент установления опричнины царю так легко удалось поднять их на свою защиту против всех покушавшихся, как он утверждал, на его единовластие — против Боярской Думы, против правительственных чиновников и даже против церковных иерархов.

Ярко выраженный противоречивый характер носят и публицистические выступления руководителей Избранной Радой. В них постоянно соседствуют мотивы непомерного возвеличивания царя в качестве Божьей милостью самодержца с мотивами ограничения самовластия «мудрыми советниками», обуздания царской воли: «со странным и грозным запрещением» обращается Сильвестр в своем послании к царю, органом же воспитания и удержания царя в узде должна была стать его «верная дума». С другой стороны, неустанно укреплялся и словом и делом авторитет царя-самодержца, помазанника божьего и высшего судии, справедливого заступника «низших» против «сильных», способного противостоять их произволу, а так же символа и олицетворения единого государственного начала. При этом значительную лепту в создание политической теории самодержавия вносила церковь. Митрополит Макарий развивал мысль о божественном происхождении царской власти. Сторонником той же теории выступил и Сильвестр. Царь никогда бы не простил своему советнику его бесконечных наставлений, если бы не это обстоятельство.

Интересно так же, что и идеологическое обоснование опричного террора, по мнению многих исследователей, принадлежит публицистам правительства Адашева — Сильвестра. В «Сказании о Магмете-салтане» (авторство которого иногда приписывают самому А.Ф.Адашеву) прямо говорится о необходимости создать специальные воинские части для охраны внутренней безопасности государства: «Царь же турской умудрился на всяк день по тысяче янычан при себе держит, гораздых стрелцов огненыя стрелбы, и жалование им дает, алафу по всяк день. Для того их близко у себя держит, чтобы ему в его земли недруг не явился и измены бы не учнил. А иныя у него верныя любимыя люди, любячи царя верно ему служат, государю про его царское жалование». Многократно (девять раз) в «Сказании о Магмете-салтане» были повторены призывы к государю быть грозным, казнить и жечь провинившихся подданных. Они были усвоены и подхвачены автором «Большой челобитной» (ее автором считается некий Иван Пересветов, это имя часть исследователей, в том числе Д. Н. Альшиц, считают псевдонимом, скрывающим ряд видных политических деятелей эпохи Грозного, возможно, в том числе и его самого), а затем воплощены Иваном IV. Необходимо отметить, что ряд исследователей (Р. Г. Скрынников, В. Б. Кобрин, Я. С. Лурье и др.) считают И. С. Пересветова вполне реальным лицом, выходцем из Великого княжества Литовского и автором обоих указанных публицистических произведений. При этом подчеркивается так же содержащийся в них протест против превращения всех подданных государя в холопов. Я. С. Лурье считал, что взгляды Пересветова близки с мировоззрением представителей реформационно-гуманистического движения Европы, Б. Д. Греков называл его противником рабства и грядущего крепостничества. Однако, кто бы ни был Иван Пересветов, его больше всего заботит «похолопление» «воинников», детей боярских, а не всего населения страны. Идеал автора «Сказания о Магмет-салтане» — военная монархия, организованная по образцу Османской империи, основу могущества которого должно составлять военное сословие. «Мудр царь, что воинам сердце веселит — воинниками он силен и славен» — провозглашает он. Православный же Константинополь, который в «Сказании» противопоставляется Идеальному «Царству Магмет-салтана», погиб из-за ленивых и богатых вельмож. Худший грех вельмож царя Константина тот, что «всегда богатыя о войне не мыслят, а мыслят о упокое… вельможи его ленивыя богатыя не думают о войске». Греческие вельможи, утверждает писатель, погубили царя Константина, «укротили от воинства вражбой от ереси своея и ленивства ради лукавством своим». Для осуждения таких «чародеев» и «еретиков» не надо и «лица» (поличного, улик), их надо «огнем жещи» и «лютой смерти» предавать. «Царь на воинстве грозен и мудр, царство его ширеет, и имя его славно по всем землям». Таким образом, и «Сказание о Магмет-салтане», и «Большая челобитная», в которой был развернут проект военных реформ, были направлены на защиту «детей дворянских» от оскудения и на обличения злоупотреблений бояр-правителей. Выступления публицистов готовили почву для проведения давно назревших реформ. «Никогда еще литература не играла такой огромной роли в формировании действительности, как в XVI веке», — замечает Д. С. Лихачев.

Конечно, все эти предпосылки могли бы реализоваться в других формах и не вылиться в опричный террор, ели бы речь шла о личности другого масштаба, менее властной, менее деспотичной и жестокой.

Глубоко проникнувшись в земных и небесных основаниях своего единодержавия, царь пошел значительно дальше своих учителей и советников. Иван IV по-своему понимал цели и предназначения проводимых с конца 40-х годов реформ. Грозный рано усвоил идею божественного происхождения царской власти. В библейских тестах, исторических сочинениях древних (а его неординарная для того времени образованность не вызывает сомнений), в проповедях пастырей он искал величественные образы древних людей, в которых, «…как в зеркале, старался разглядеть самого себя, свою собственную царственную фигуру, уловить них отражение своего блеска и величия».

Сложившиеся в его голове идеальные представления о происхождении и неограниченном характере царской власти плохо увязывались с действительным порядком вещей, обеспечивающим политическое господство могущественной аристократии. Необходимость делить власть со знатью воспринималась Иваном IV как несправедливость. В проектах реформ царю импонировало, прежде всего, то, что их авторы обещали искоренить последствия боярского правления. Грозный охотно выслушивал предложения об искоренении боярского «самовольства». Однако реально царь не мог следовать им, оставаясь на почве традиционного порядка, так как в русской действительности XVI века самодержавие еще означало такую систему, которая, хотя и основывалась на идеологии неограниченной «божественной» власти государя, но де-факто все-таки ограничивалась той ролью, которая играла в управлении боярская аристократия. По мере возмужания Иван все больше тяготился опекой Избранной Рады, возражениями и ограничениями своему курсу во внутренних и внешних делах.

На исходе десятилетия реформ Иван IV пришел к выводу, что царская власть из-за ограничения со стороны советников и бояр вовсе утратила свой блеск.