От исторического источниковедения к методологии гуманитарного исследования: проблемы теории

В 60−70-х ГОДАХ сформировалось особое направление, в центре внимания которого находились теоретические проблемы источниковедения. В настоящее время оно представлено рядом монографических исследований, учебных пособий, научных публикаций. Это направление отличает междисципли-нарный подход (природа исторического источника рассматривается в трудах историков, исследователей истории науки и техники, философов, социологов, исследователей материальной культуры и др.). Характерно также применение сравнительного подхода при анализе проблем теории, истории и методов источниковедения (труды Г. М. Иванова, Б. Г. Литвака, О.М. Медушев-ской, А. П. Пронштейна, Л. Н. Пушкарева, А. Т. Николаевой, В. И. Стрельского, С.O. Шмидта и других ученых). В центре дискуссии — методы исторического исследования в их сравнительно-историческом развитии и в современном состоянии, природа исторического источника, соотношение источника и социальной реальности, диалектика субъективного и объективного в процессе социального познания.

В последующие десятилетия сопоставительный подход все шире использовался учеными для разработки проблем истории источниковедения XVIII—XIX вв., анализа развития перспектив современного источниковедения, классификации исторических источников, приемов источниковедческого анализа и синтеза. Современное исследование теоретических проблем источниковедения опирается на метод сравнительного анализа подходов к проблемам соотношения субъекта и объекта в историческом познании, анализа западной новой исторической школы в контексте реалий социального развития и гуманитарной мысли XX в, Долгое время развивавшиеся в условиях изоляции и противостояния русская и западная мысль обрели к концу XX в. возможности интеграции.

После первой мировой войны общественный статус исторической науки и престиж ученого гуманитарного профиля претерпели резкие изменения, что было связано с разочарованием в прогнозирующих возможностях исторической науки и социальных наук в целом. На этом фоне негативного отношения масс к духовным ценностям исторического прошлого профессионалы-гуманитарии обратились к критическому переосмыслению традиционного исторического метода, неэффективного, по крайней мере так казалось тогда, для адекватного восприятия современного процесса с его ошеломляющими социальными сдвигами глобального масштаба. Естественно поэтому, что переосмыслению и критической переоценке в первую очередь подверглись традиционные представления об историческом документе, путях достижения исторической истины, упрощенные суждения о соотношении исторического источника и факта социальной действительности.

Борьба выдающихся французских историков, основателей школы «Анналов» Л. Февра и М. Блока за расширение проблематики исследований, обновление понятийного аппарата исторической науки, против сухой описательности «историзирующей истории» сопровождалась нападками на эрудитскую историографию и ее жесткие и требовательные принципы изощренной внутренней и внешней критики средневековых текстов. Знаменитая формулировка Ланглуа и Сеньобоса о том, что «история пишется по документам», подверглась пересмотру, прежде всего с позиции того, что историк должен опираться на более широкую базу источников, отнюдь не только письменных, использовать данные других наук. Он должен, как писал Февр, уметь «использовать все, что было у человека, зависело от человека, было придумано или обработано им, свидетельствует о его присутствии, пристрастиях, образе жизни человека» [3].

Новые проблемы требовали новых подходов, обращения к сложным социальным фактам. Если позитивистские приемы вырабатывались в ходе анализа событийных фактов, деятельности выдающихся исторических личностей, внешнего хода политической истории, то история нового типа требовала анализа и обобщения фактов, не находящих непосредственного отражения в источниках, связанных с изменениями общественного сознания, крупными социальными конфликтами, глубинными мотивами человеческого познания. «Исторический метод, филологический метод, критический метод — все это превосходные точные инструменты. Они делают честь как их создателям, так и тем поколениям тружеников, которые получили их от своих предшественников и сумели усовершенствовать в процессе труда» — писал Л. Февр позднее, после окончания второй мировой войны, призывая историков новых поколений идти дальше, — не только уметь пользоваться этими методами, но проникаться общечеловеческой сутью истории, разбираться в сокровенном смысле человеческих судеб. Основатели школы «Анналов» в своей критике позитивистского подхода стремились побудить историков к отказу от устаревшего, догматичного, сохранив в то же время высочайший профессионализм. К сожалению, для историков более молодого поколения, обратившихся к занятиям историей в 20-е годы, этот насмешливый негативизм по отношению к специалистам, «восседающим на исполинской груде старинных бумаг» или «просто переписывающим источники», мог означать вовсе не переход к новому уровню исторического познания, а более простой путь: отказ от столь трудоемкого академического профессионализма. В 20−30-е годы утрата академического профессионализма, «академической выучки» оказалась вполне реальной. Недооценка профессионализма самым непосредственным образом сочеталась с призывами к актуализации проблематики исторических исследований обращением к истории современности, отстранением прежней университетской профессуры от преподавательской и исследовательской научной работы.

Глобальный кризис духовной культуры 30−40-х годов поставил историческую науку на грань выживания. Под сомнением оказалась ее необходимость для общества, ее место в образовании, сам смысл ее существования. Если в конце XIX в. вопрос о том, необходима ли история, представлялся Ш. Сеньобосу «праздным» ввиду полной очевидности ответа, то в годы второй мировой войны М. Блок начал свою знаменитую «Апологию истории» именно с этого актуального вопроса: зачем история? Нужна ли она в столь тяжкое время? Таким образом формируется исследовательская проблематика, охватывающая «всего» (тотального) человека, «все стороны жизни человека и общества, в том числе и такие, которые, казалось бы, не имеют или почти не имеют истории… Речь идет о ментальных, демографических структурах, технологических приемах» .

Но обогащение исследовательской проблематики — только одна сторона проблемы взаимодействия наук. При этом не снимаются методологические трудности, а скорее добавляются к ним новые. Дело в том, что науки, такие как антропология и социология, использующие методы полевых исследований, большое внимание уделяют интеракциональному взаимодействию. Вряд ли возможно избежать влияния наблюдателя на ход беседы, достигнуть желаемого уровня достоверности полученных данных. Историк, проецируя на материал своих источников актуальную для науки о человеке проблематику, оказывается вовлеченным и в соответствующие интерпретационные рефлексии. Между тем данные методологические рефлексии по существу выходят за пределы его профессионального опыта. Анализируя сложный и противоречивый процесс формирования новой науки о человеке и раскрывая возможности истории в междисциплинарных контактах и взаимодействиях, исследователи справедливо задаются вопросом: «Каким образом история может, заимствуя их (других паук) приемы и методы, обогащаясь за их счет, привлекая их на свою сторону, не утратить своей специфики, остаться наукой исторической?» Сама постановка подобного вопроса ясно указывает на уже осознанную потребность обратиться к проблематике методологии истории.

В полемике, нашедшей свое отражение на страницах научной печати, историки-профессионалы не смогли выдвинуть принципиально новых идей в методологии исторического исследования. Более того, некоторые из них прямо утверждали, что, негативно относясь к новым интерпретационным методам для понимания прошлого, видят опасность утраты позиций объективности исторического познания, в вопросах достоверности научного знания солидарны с позитивистскими методологами. Таким образом, к середине XX в. разрыв между профессиональной исторической наукой и философией истории сохранялся. Вопрос о том, что, собственно, выступает в качестве реального объекта исторического познания, имеют ли исторические источники какие-либо объективные свойства, в каких направлениях можно совершенствовать методологию исторического исследования, в рамках неокантианской методологии остается открытым. Между тем для решения новых задач глобальной истории наука остро нуждается в притоке новых данных.

Дефицит эмпирического материала новая историческая наука, функционируя в рамках неокантианской концепции, предполагает получить, так сказать, в готовом виде, из других гуманитарных и даже негуманитарных наук. С середины XX в. на расширение временных, региональных, и прежде всего культурологических, горизонтов гуманитарного знания влияют антропология и этнология. «В 60-е годы социальная антропология, приобретшая широкую известность благодаря трудам Леви-Строса, бросила историкам форменный вызов» , — вспоминает Ж. Дюби. Антропология открыла свои пути к отысканию общих законов функционирования человеческого разума, культуры, свободных от сословных или этнических ограничений. Под ее влиянием расширилась проблематика изучения традиционных типов не только первобытных, но и европейских культур, семьи и дома, крестьянского быта, празднеств, народных ремесел и искусства. Углубляя взаимодействие с антропологией, этнологией, социологией, историческая наука расширяет свою проблематику, Как уже отмечалось, в процессе преодоления позитивистской парадигмы, ориентированной на эмпирическую данность объекта, историческая наука XX в. испытала сильнейшее воздействие парадигмы неокантианской. Именно в ней виделась возможность достижения нового качественного уровня: проблематика исторических исследований расширялась прежде всего благодаря мощному интеллектуальному прорыву, преодолевающему и неизученность тематики, и пробелы в источниках. «Анналы» перевернули историографию сочетанием трех основных идей: критикой отношения между историком, историческим памятником и историческим фактом" [1]. Нельзя, однако, рассматривая развитие исторической науки вплоть до настоящего времени, не отметить, что методологические рефлексии о природе исторического познания отнюдь не были в центре внимания историков-профессионалов. Весьма долгое время они пребывали в убеждении, что данная проблематика прямого отношения к ним не имеет. В свое время А. И. Марру обращался к историкам с призывом изживать позитивистское предубеждение против проблематики философии истории. Он сравнивал профессионала, не интересующегося методологией исторического знания, с рабочим, который не в состоянии ни починить, ни усовершенствовать свой станок. Правоту этих слов профессиональные историки оценили далеко не сразу.